| ” | - Вы заставляете нас [депутатов от "Движения за республику"] присутствовать на этой церемонии; импичмент не будет законен!
- Мы только напоминаем вам о вашем священном гражданском долге - участвовать в голосованиях по важнейшим вопросам... Возражений нет?.. Тогда начнем демократическое голосование! (Легендарный обмен фразами между Жозефом Кайо и Пьером Лавалем). |
“ |
| ” | Только безмозглые могут поддерживать республиканцев - однако, только у бессердечных хватит человеконенавистничества, чтобы поддерживать народно-государственников. (Александр Щедров - жене, 1930)
|
“ |
| "Бешеный Январь" | |||
| Основной конфликт: "Темная ночь" | |||
| Дата |
Январь 1930 | ||
|---|---|---|---|
| Место |
Париж, Франция | ||
| Причина |
Желание НГПФ изменить конституцию страны; стремление левых сил сохранить демократический режим | ||
| Итог |
Победа ультраправых, создание Французского Государства | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
"Бешеный январь", Январская революция, Народное восстание - принятые в историографии обозначения для государственного переворота, произошедшего во Второй Республике в январе 1930.
Великая экономическая депрессия нанесла страшной силы удар по всей Второй Республике: затронуты оказались решительно все сферы общественной жизни, от экономической до духовной. По сути из-за внешних факторов двухлетняя политика президента Блюма, направленная на уменьшение влияния радикальных сил в политике, потерпела полный крах: президенту пришлось под колоссальным давлением пойти на досрочные парламентские выборы.
На них относительное большинство взяла Народно-государственная партия Франции - объединение различных праворадикальных группировок. В ходе продолжительных переговоров, при прямом посредничестве Льва Победоносцева, Марселю Деа (председателю НГПФ) удалось убедить Анри де Кериллиса (председателя ФННП) в необходимости сотрудничества: была сформирована правая парламентская коалиция, державшая под контролем свыше 60% голосов в Собрании. В непростой обстановке Фонтенбло принимает тяжелое решение и 5-го января Камилл Блюм приказывают парламенту разойтись - он имел такое право в соответствии с Нантской конституцией.
Однако оппозиция пошла на конфликт: депутаты от НГПФ, ФННП и некоторые прогрессивисты отказались подчиняться президентскому приказу, в свою очередь изгнав из здания представителей "Движения за республику". На протяжении недели шло противостояние законодательной и исполнительной власти; за это время на сторону парламента открыто перешел полковник Шарль де Голль, посланный силой подавить сопротивление. Прочие военные чины также тяготели к народным государственникам, но пока в стране установилось шаткое равновесие - своего рода затишье перед последним валом.
И буря грянула 16 января, когда из Алжира в Париж прибыл Оливье Фурнье - живой символ французских праворадикалов и один из самых харизматичных их лидеров. Ему удалось окончательно склонить чашу весов в свою сторону: после победного марша на Фонтенбло и ареста последнего правительства Второй республики в государстве не осталось сил, способных противостоять захвату власти. 20 числа Национальное собрание на открытом заседании торжественно провозгласило Анри Петена президентом Франции; с этого дня историки отсчитывают не юридическое, но фактическое существование нового режима.
Большинство исследователей полагает, что подобный конец Второй Республики был детерминирован: она была слишком неустойчивой, нестабильной и рыхлой. Политические элиты явили собой отрицательный пример демократии, а экономика не смогла обеспечить даже базовых нужд населения.
Предыстория
Вторая Республика славилась своей нестабильностью. Еще осенью 1917, на самой заре ее существования, были предприняты сразу две попытки захвата власти - со стороны левых и правых радикалов, желавших, соответственно, установления диктатуры пролетариата и продолжения войны до победного конца. Уже тогда самым дальновидным наблюдателям стала очевидна раковая опухоль демократии: не привыкший к ней французский народ не умел ее ценить и ею грамотно пользоваться. Партии в Собрании не могли прийти к компромиссу, так как у них напрочь отсутствовал опыт в достижении взаимовыгодных соглашений и каждая организация старалась продавить свою линию.
Жорж Клемансо покидает стены Конституционного собрания.
Во многом под влиянием фактического главы государства, Жоржа Клемансо, "Нантская конституция" создавала ощутимый перекос под президента. Избираемый на семь лет прямым голосованием всех французов, он обладал прямо-таки императорскими полномочиями: был главнокомандующим, мог по своему усмотрению назначал премьер-министра и мог самолично вести заседания правительства, мог распускать парламент, причем его указы имели больший юридический вес, чем законы народных избранников. Но, наверное, главной диктаторской возможностью была способность президента объявлять на неопределенное время чрезвычайное положение, в ходе которого он получал всю полноту государственной власти. Подобное усиление фигуры президента, по мнению большинства историков, было сознательным шагом со стороны Клемансо: небезосновательно не веря во французский парламентаризм, он полагал необходимой концентрацию власти в одних руках.
Впрочем, история показала ошибочность такого взгляда: за короткую (1917 - 1930) историю Второй Республики сменилось (учитывая исполняющих обязанности) 10 президентов. Никто не был переизбран, никто не продержался на столь гиблом месте дольше 4 лет; один сошел с ума (Поль Дешанель), двое были убиты, (Эдуар Эррио, Людовик Вильфор) и двум же был объявлен импичмент (Поль Дешанель, Аристид Бриан). Главы правительств менялись еще чаще, редкий кабинет держался полгода; нечего было и говорить о выработке какого-либо единого направления государственного развития. Одно правительство спешило внести корректировки в планы другого, депутатам не нравились оба плана, президент мог в любой момент наложить относительное вето... Нельзя также забыть о постоянном политическом терроре, которым занимались радикальные представители обоих флангов политики: левые из Национального собрания труда и правые из "Сынов Лилии" с "Имперскими молодчиками" одинаково уважали бомбу и пулю как средства решения любых проблем государства. В частности, именно анархо-синдикалисты НСТ убили Вильфора, когда тот, по общему мнению, должен был объявить об установлении "временной" диктатуры.
Пачки франков в орлеанском банке.
Не радовала и ситуация в экономике. Хотя удалось избежать исполнения самых мрачных прогнозов, Вторая Республика оставалась крайне зависимой от иностранных инвестиций. И хотя коммунистическая революция в Германии позволило ничего не выплачивать Фогельсбургу, Лондон, Новгород и Лиссабон требовали исправных и больших выплат. В период с 1920 по 1923-й наблюдалась ужасающая галопирующая инфляция, которая практически поставила на колени французское хозяйство. Задержка в выплатах даже привела к оккупации англичанами Бреста и Кале: их пришлось вернуть законному правительству под давлением Лиги Наций и из-за пассивного сопротивления местных. Радикальная денежная реформа Эдуара Эррио позволила выправить ситуацию, но ненамного: Республика все еще оставалась бедной и разоренной. К середине 1920-х сложился порочный круг: во Францию шли значительные инвестиции из США и России, на которые Париж выплачивал репарации США, России, Британии, Иберии и Болгарии и пытался оживить национальную промышленность. Постепенно "свет в конце туннеля" приближался, но если бы по какой-то причине американские доллары с русскими рублями перестали бы прибывать, что Францию ждал бы финансовый крах.
Руководство Франции также столкнулось с проблемой оживления рабочего движения. После революции в Германии участились случаи забастовок западнее; к борьбе с некоторыми приходилось привлекать жандармерию и армию. Большая часть рабочих голосовала за социал-демократов; наименее защищенные поддерживали коммунистов, а маргиналы (вроде профсоюзов перевозчиков) высказывали симпатию к анархо-синдикализму и анархо-коммунизму. Крупные промышленные города практически полностью контролировались левыми политическими силами; зато на селе, где все еще жила значительная доля французов, сохранялось доминирование правоконсервативных партий и движений. Также во французском обществе сохранялась многочисленная, но наиболее уязвимая в реалиях Второй республики прослойка мелкой буржуазии: ремесленников, кустарей, лавочников, рабочих малых предприятий и так далее. Многие вчерашние фронтовики, отдавшие кровь и здоровье за страну, были недовольны: им казалось, что их предали и продали, надругались над памятью павших товарищей и пролитой в борьбе кровью. Интеллигенцию постиг экзистенциональный кризис: падение Французской империи пришлось по душе только одной ее части, а другая, воспитанная на имперском патриотизме, отчаянно искала выход из случившегося. Финансисты и промышленники опасались усиления влияния коммунистов: наглядный пример соседней Германии заставлял их отчаянно искать защиту, но привычные, "свои" националисты провалились в 1926 и не смогли установить диктатуру.
Участники торжественной демонстрации наргосовцев.
Однако в стране нашлась одна политическая сила, которая могла предложить каждому слою населения то, что его интересовало. В марте 1927, после триумфального для правых завершения "дела Фурнье", в Париже открылся торжественный съезд, на котором было представлено свыше 15 партий, движений и альянсов. Самыми крупными были: Французская народная партия (Марсель Деа, Густав Эрве, Жак Дорио), "Имперские молодчики" (Фердинанд Бурбон) , Французская социальная партия (Пьер Пюше, Марсель Бюкар), "Славные кресты" (Франсуа де ля Рок) и многие другие; также в работе принимали участие многие вчерашние деятели Французской национальной народной партии (Шарль Моррас). Собрание торжественно открыл герой дня - Оливье Исидор Мари Фурнье; затем выступали прочие лидеры. Каждый из них выражал полную уверенность в необходимости совместной работы и борьбы за лучшее будущее государства; результатом съезда стало образование единой Народно-государственной партии во главе с Деа, Фурнье, Роком и Эрве. НГПФ выступала с новой для Франции риторикой: активно используя патриотику, они соглашались с необходимостью расширения прав рабочих; восхваляя семейные и религиозные ценности, они говорили о необходимости "тотального перерождения нации"; руководители наргосской партии клялись восстановить величие страны и обрушить "праведный гнев" на главных врагов Франции - немецких коммунистов.
Первые шаги народных государственников, впрочем, не были особенно успешными: Анри Петен, баллотировавшийся в президенты при полной поддержке НГПФ, проиграл во втором туре Камиллу Блюму - лидеру демократических сил, объединенных в блок "Движение за республику". Новый президент тут же начал действовать решительно и резко: он сослал полковника Фурнье в Нумидию, начал ослаблять влияние военных и правых газет; легендарная "Аксьон франсэз" подверглась страшному давлению, которое смогла выдержать только из-за упорства издателя, Морраса. Также Блюм обрушился на римско-католическую церковь: пользуясь неформальными рычагами давления, он заменил целый ряд иерархов... но в перспективе проиграл. Так, именно он в 1928-м поспособствовал избранию Льва Победоносцева архиепископом Парижа: сделано это было в попытках прийти к компромиссу с умеренно правой оппозицией, у которой Лев Константинович пользовался большим авторитетом. О его тесных связях с враждебными Блюму наргосовцами последний на тот момент не имел никакого представления. Кроме репрессивных мер, Камилл старался создавать конструктивную повестку дня: он увеличил пенсии, пособия и заработные платы, привлек новые кредиты из России, за счет сокращения расходов на вооруженные силы выплатил часть долгов государства.
Великий кризис во Франции.
Однако мир стремительно изменился 9 сентября 1929 - Новгородская фондовая биржа рухнула, а следом пала и Нью-Йоркская. Державшие мир "бушующих двадцатых" столпы рухнули, а предшествовавшие тому симптомы были проигнорированы лидерами крупнейших стран. Уже 15-го сентября послы Соединенных Штатов и России одновременно потребовали от Блюма немедленных выплат по кредитам и репарациям, отказавшись при этом от продолжения прежней дотационной политики. Вскоре своих репараций потребовали Британия, Иберия, Болгария, Греция... Отказаться от исполнения обязательств у демократического правительства не было возможности; старательно воздвигаемый карточный домик левоцентризма обрушился в одночасье. За сентябрь во Франции остановилось больше 40% предприятий, а еще 25% перешли на неполный рабочий день; реальные доходы населения упали на 50%, цены на основные продовольственные товары возросли в среднем на 30%. Больнее всего досталось населению крупных городов; но и крестьяне не могли сбывать свою продукцию, над ними встала настоящая угроза разорения и маргинализации. В Париже выросла преступность; мир облетели кадры человека, продававшего новую модель "Марии-2" за 30 франков. Зависимость от иностранных держав очень дорого встала Франции: то, что полгода назад казалось залогом возрождения республики, оказалось ее смертельной болезни. Пришло время появляться на сцене могильщикам...
И они не заставили себя долго ждать. Уже в сентябре Народно-государственная партия Франции проводит массовые демонстрации по всей стране; Деа обвинил в мировом кризисе немецких коммунистов, которые желали спровоцировать с его помощью революцию по всей Европе. Оголтелая риторика, крикливые лозунги и талантливые агитаторы вкупе с потрясающей картиной бедности и нищеты делали свое дело: никогда еще митинги праворадикалов не были так популярны. Пока ультраправые маршировали по улицам, демократический кабинет получил удар в спину: из его состава 23 сентября вышли все коммунисты, потребовавшие досрочных парламентских выборов. Согласно новейшим исследованиям, Морис Торез желал с их помощью увеличить представительство КПФ в Собрании и, соответственно, нарастить свое влияние на принимаемые правительством решения. Утратив поддержку коммунистов, "Движение за республику" потеряло большинство в парламенте и оказалось в подвешенном состоянии: Блюму пришлось 1 октября объявить о новых выборах в Национальное собрание, назначенных им на 10 декабря - такой долгий срок был специально им назначен, ведь президент надеялся предпринять ряд антикризисных мер, пока под рукой был еще более-менее послушный законодательный орган.
"Адский цикл"
Именно так начался самый напряженный избирательный цикл в истории Франции, впоследствии прозванный "адским". Вчерашние союзники по "Движению за республику" принялись активно бороться друг с другом: умеренно-демократические силы не могли простить Торезу предательского, по их мнению, выхода из коалиции, а коммунисты обвиняли республиканцев в саботаже социальных работ и попустительстве кризису. Народно-государственники же двинулись на выборы как никогда единым фронтом, но им пришлось отбиваться от нападок обеих вышеописанных сторон; классические националисты, казалось, окончательно утратили поддержку массового избирателя и теперь могли рассчитывать только на чудо. Каждая крупная партия обладала собственным военизированным крылом, а у НГПФ их было даже два - "Имперские молодчики" предпринимателя Пьера Пюше и "Славные кресты" полковника де ля Рока. Редкий митинг или демонстрация во Второй республике обходились без насилия, но ситуация "адского цикла" была уникальной.
Социал-демократы на митинге.
С примерно одинаковой программой выступали Социал-демократическая партия Франции, "За Республику!" и Прогрессивная партия. Все три движения одинаково не принимали ни коммунизм, ни наргос; стояли за сохранение как демократических институтов, так и частной собственности в неприкосновенности. После громкого ухода коммунистов, СДПФ, ЗР и ПП составляли "Движение за республику" вместе с менее значительными объединениями вроде "Лиги департаментов". Три партии старались действовать сообща: разделить округа между своими ставленниками, не вести борьбы друг с другом, по мере сил помогать друг другу. В Париже часто проходили совместные предприятия социал-демократов, республиканцев и прогрессистов, на которых наибольшей популярностью пользовался лозунг "Прохода нет!" (фр. On ne passe pas!), который отражал решимость сторонников демократии противостоять любому радикализму - слева и справа.
"Движение за республику" пользовалось поддержкой многих промышленников и магнатов; впрочем, богачи были довольно-таки скупы: они помнили проводимые правительством Даладье национализации. И хотя прогрессисты обещали отстаивать интересы бизнеса, риторика их ближайших соратников была прямо-таки диаметрально противоположной: социал-демократы обещали куда более тщательно регулировать рынок, а республиканцы пытались совместить оба положения. Демократический блок поддерживался на официальном уровне: Блюм регулярно выступал на митингах и встречался со своими сторонниками, благо сохранял определенную популярность несмотря ни на что. Умеренные силы обещали уменьшить расходы на армию, проводить рациональную внешнюю политику, как можно скорее разобраться с экономическим кризисом - впрочем, они не смогли предложить какой-либо последовательной и цельной антикризисной программы, ограничваясь набором максимально общих постулатов.
Но совсем скоро Народно-государственная партия вырвалась вперед. За два года партийные функционеры, в первую очередь Марсель Деа, Жак Дорио, Франсуа де ла Рок и Густав Эрве провели грамотную "работу над ошибками" и к этой избирательной гонке подошли "во всеоружии". В первую очередь НГПФ заручилась поддержкой влиятельных магнатов: Пьер Пюше был сооснователем, Луи Рено поспешил вступить, даже Габриэль Шанель помогала по мере своих сил. Обилие денежных средств позволило наладить роскошную пропагандистскую кампанию: плакаты народных государственников висели по всей стране с севера на юг и с запада - на восток; по предложению консервативной части партии, агитацию на селах вели в редкие базарные дни, когда крестьяне собирались в одном месте и были открыты к обсуждению болезненных вопросов. Главным лозунгом стала триада, позднее ставшая девизом Французского государства: "Труд, семья, отечество" (фр. Travail, famille, patrie!).
Народно-государственная партия выступала с программой левоправого популизма, щедро раздавая обещания всем слоям населения. Крестьянам - "цены пола" и гарантированный сбыт продуктов; рабочим - возвращение в строй фабрик и расширение их прав и гарантий; ремесленникам - государственную поддержку; военнослужащим - увеличение военных расходов; интеллигентам - национальное перерождение; промышленникам и финансистам - беспощадную борьбу с красной угрозой. О ней, кстати, пропагандисты никогда не забывали: регулярно повторялся тезис Деа о полезности мирового экономического коллапса для дела "ульбрихтских агентов"; постоянно проклиналось сложившееся в Германии общество и популяризировались идеи реванша. В своей агитации НГПФ делало ставку на громогласный милитаризм, французский шовинизм и клерикализм, при этом обличая правящие элиты и обещая устроить им "чистку". Особенным радикализмом в этом плане отличались Г. Эрве и Ж. Дорио, чьи митинги в рабочих кварталах пользовались просто бешеной популярностью.
Штаб Коммунистической партии с лозунгом: "Заставим богатых платить!".
Завершить краткий обзор программ следует рассказом о Коммунистической партии Франции. Эта организация имела очень бурную историю: дважды (1919, 1924) ее запрещали, а на последователей устраивались гонения, регулярно она проводила забастовки и демонстрации, а с 1926-го впервые вошла в состав правительства, которое на тот момент возглавлял Эдуар Даладье. Однако должность министра труда не устраивала Мориса Тореза, да и общее число портфелей, находившихся в распоряжении его однопартийцев, явно было меньшим, чем следовало исходя из числа мест в парламенте. Поэтому-то в сентябре 1929 коммунисты так громко отделились от "Движения за республику": руководство КПФ увидело долгожданный шанс к захвату власти мирным путем с помощью победы на парламентских выборах. Эта тактика получила одобрение Фогельсбурга: Коминтерн оказал солидную финансовую помощь своей самой перспективной ячейке в Западной Европе. Вокруг единой КПФ начали собираться мелкие леворадикальные политические силы, вроде синдикалистского Национального собрания союзов труда, анархической Радикально-левой и левосоциалистической "Партии Горы", которые 2 октяюря объединились в "Народный фронт", признав верховное руководство Тореза над собой. Впрочем, Французская секция Четвертого интернационала - вторая по численности после КПФ крайне левая организация - уклонилась от участия в НФ, сохранила независимость и продолжала бороться с "прихвостнями Ульбрихта".
Коммунисты сохраняли свою прежнюю повестку, но теперь, под влиянием экономического кризиса, решили ее радикализировать. В частности, говорилось о немедленной и безвозмездной национализации всех крупных предприятий, фабрик, трестов и поместий; так как богатые обвинялись в возникновении кризиса, "Народный фронт" говорил о своем желании восстановить поруганную справедливость. Устрашающий экономический кризис предлагалось преодолеть с помощью перераспределения богатств и введения контроля государства над экономикой. Также коммунисты предлагали пацифистскую внешнюю политику и примирение с Германией; по мнению большинства современников, за такой туманной формулировкой на самом деле скрывалось желание французских коммунистов прийти к прочному и долговременному союзу с Фогельсбургом. Торез резко критиковал практику поддержки Итальянской республики и настаивал на посредничестве для окончательного урегулирования проблемы "Двух Италий". Разумеется, "Фронт" стоял на защите секуляритивных начал и обещал всячески бороться со все возрастающим клерикальным влиянием.
Однако этот избирательный цикл вошел в историю не столько привычной агитацией, сколько массовостью побоищ, валом скандалов и необычайной напряженностью во всех слоях общества. Пожалуй, стоит упомянуть лишь самые громкие события: так, 9 октября, в Орлеане, произошла стычка сторонников "Народного фронта" и "Имперских молодчиков", причем первых поддержала Национальная гвардия Антуана ДеАртуа - видного деятеля Великой революции, занимающего неоякобинские позиции. Через два дня на площади Согласия произошло настоящее сражение между националистами, социал-демократами, коммунистами, анархистами, и наргосовцами: свыше 34 погибших, 300 раненых. Ситуация быстро выходила из-под контроля: 17-го октября премьер-министр Даладье публично объявил о неспособности кабинета восстановить порядок в стране, своем нежелании нести за это ответственность, и подал в отставку; кабинет возглавил сам Блюм, ибо больше охотников не нашлось. В сельских районах народно-государственники быстро организовали дружины "охраны порядка"; аналогичные структуры в сочувствующих им промышленных городах собирали коммунисты и социал-демократы. Примерно тогда же Франсуа Рок, выступая перед фронтовиками, бросил в толпу слова: "Кто не с нами - тот против нас!" (лат. Qui non est nobiscum, adversus nos est!) - и был встречен аплодисментами.
Чем ближе были выборы, тем чаще происходили бои между сторонниками разных партий и тем более кровопролитными они становились. Согласно новейшим исследованиям, Камилл Блюм в конце октября пытался договориться с Анри Петеном о заключении некоего договора о национальном примирении, но "последний маршал Империи" отнекивался, прикрываясь заключенным еще с Клемансо договором, ставившим армию вне политики. В свою очередь самолично вводить чрезвычайное положение и отменять выборы Камилл не решался: слишком велик был риск скатить страну в гражданскую войну, так как наргосовцы и коммунисты, очевидно, не согласятся с таким решением главы государства. 8 ноября в Бресте схлестнулись прокоммунистически настроенные портовые рабочие и силы правопорядка, поддержанные праворадикалами; 40 убитых и 120 раненых. Но самая масштабная баталия произошла на Елисейских полях 28 ноября, практически перед самыми выборами: ожесточенно, едва ли не применяя огнестрел, сражались все со всеми, одних трупов оказалось больше 200.
Шарль Моррас в ходе кампании читает свежую прессу.
Но не насилием единым запомнилась избирательная кампания 1929. Произошла, пожалуй, первая в истории Франции война компроматов, никогда ранее не виданная и не слыханная. Левые и правые соревновались в изобретении теорий, способных так или иначе очернить их конкурентов: а чем ближе была заветная дата, тем чернее, мрачнее и нереальнее становились материалы. По эффекту домино к разносу столь качественной журналистики подключилась традиционно могущественная бульварная пресса; а на митингах ораторы делились со слушателями заранее подготовленными историями о противниках, призванными сложить о последних самое негативное представление из возможных.
В середине октября на сторону правых радикалов неожиданно переметнулся влиятельный газетный магнат, богач Пьер Лаваль, еще совсем недавно пользовавшийся репутацией убежденного республиканца. Для "искупления грехов" он преподнес необычайно интересный материал: дескать, металлическая Башня Эррио в самом центре Парижа, возводившаяся как воплощение "французского духа", была грандиозным способом для "освоения" бюджетных средств. В нем, помимо ныне покойного президента Эррио, принимали самое непосредственное участие Жозеф Кайо, Камилл Блюм и Филипп Магери с Жанной Пикар - по сути, Лаваль вручил наргосовцам мощное оружие против всех ведущих лиц "Движения за республику" и способствовал его распространению через подконтрольные Средства массовой информации. Убедительно доказавший свою полезность общему делу магнат был принят в стройные ряду Народно-государственников и оказался в числе будущих депутатов Собрания.
Но если реальность коррупционных обвинений, связанных с Башней, была впоследствии доказана независимыми экспертами, то большинство поднимаемых в тот цикл были примитивными подделками, служащими исключительно сиюминутному порыву. На страницах довольно популярной "Юманите" (главного печатного органа КПФ, основанного еще Жоресом) регулярно появлялись "откровения", посвященные вражеским лидерам. Так, Шарль Моррас оказался закоренелым педофилом, специализирующимся на маленьких мальчиках из католических приютов; Франсуа Рок стал пассивным гомосексуалистом, а Эрве был обвинен в растратах. Лаваль оказался безнадежным пьяницей и развратником; Петен - маразматичным старикашкой, в бессильной злобе пытающимся стать полноправным диктатором. Но круче всего доставалось Оливье Фурнье и супруге: первый превратился в военного социопата-шовиниста, повинного в убийствах сотен коммунистов времен Лионского восстания, а вторая, оказалось, зарабатывала на жизнь во время Великой войны проституцией, а теперь активно воровала из партийной кассы себе на дорогие украшения.
Наргосовцы, надо отдать им должное, не отставали. Моррас считал "Аксьон франсэз" слишком солидным изданием, поэтому распространение слухов, порочащих доброе имя конкурентов, было поручено Пьеру Лавалю. Тому было не впервой: и вот целый штат прикормленных и талантливых журналистов начал расписывать нелицеприятные подробности о демократах и коммунистах. Камилл Блюм - коррупционер, предатель и еврей; Эдуар Даладье - то же самое и в худшей степени, кроме происхождения; Жозеф Кайо принимал активное участие в оргиях друга, покойного Эррио; Жан-Луи Барту регулярно проводит время в экзотических борделях, а Жанна Пикар купается в ваннах дорогого шампанского и содержит целый мужской гарем для удовлетворения своего непомерного либидо: ведь теперь она не может безнаказанно казнить людей и получать удовольствие прежним путем!
Ход событий
Новый парламент
| ” | Я люблю демократию. (Марсель Деа)
|
“ |
Как известно, рано или поздно всему в этой жизни наступает конец. Так и парламентские выборы 10 декабря подошли к своему естественному финалу - настал день голосования. За неделю перед решающим моментом всей гонки в стране настало некоторое затишье: ключевые силы воздержались от дальнейшего нагнетания обстановки, надеясь избежать черного пиара. Правда, выборы все равно прошли с большими нарушениями: "день тишины" никак не соблюдался, прямо на участках представители ведущих партий вели свою агитацию, перед ними случались потасовки, которые, впрочем, усилиями жандармерии разгонялись. Итак, французский народ сказал свое слово:
| Выборы в Национальное собрание Франции (10.12.1929) | ||||
|---|---|---|---|---|
| Партия | Лидер списка | Результат | Места | |
| Народно-государственная партия Франции | Марсель Деа | 45,63% | 268 / 600 | |
| Социал-демократическая партия Франции | Жозеф Кайо | 18,35% | 116 / 600 | |
| "Народный фронт" | Морис Торез | 14,02% | 84 / 600 | |
| Французская национальная народная партия | Анри де Кериллис | 7,7% | 46 / 600 | |
| "За республику!" | Поль Рейно | 4,6% | 28 / 600 | |
| Прогрессивная партия | Эдуар Даладье | 4,2% | 25 / 600 | |
| Французская секция Четвертого интернационала | Жак Валуа | 3,5% | 21 / 600 | |
| Национальное собрание союзов труда | Анри Гильбо | 2% | 12 / 600 | |
Камилл Блюм получает новости об исходе выборов.
Результаты выборов шокировали многих, а не устроили решительно всех. Безоговорочные победители - народно-государственники - рассчитывали заполучить большинство, до которого их не хватило считанных процентов; за исключением социал-демократов, все члены "Движения за республику" вместе не получили и 10%; коммунисты не получили и четверти голосов, несмотря на тактический союз с большинством леворадикалов.
После оглашения результатов выборов, в штабе народно-государственников прошло бурное празднование; современники говорят, что свет в здании не потухал до самого утра. В далеком Алжире полковник Оливье Фурнье, удаленный властью президента от своих соратников, отпраздновал победу вместе с сочувствующим делу наргоса губернатором, но в тайне. Совсем не до торжеств было в Фонтенбло: демократические лидеры вроде Даладье и Рейно предложили Блюму воспользоваться колоссальными полномочиями президента и объявить результаты выборов недействительными. Затем - поручить пересчет надежным, лояльным людям и заполучить в свое распоряжение послушный законодательный орган. Но уже 12-го декабря в газетных изданиях НГПФ появились недвусмысленные предупреждения: Моррас от лица целой партии обещал "перенести дискуссию на улицы", если "парламенту не дадут работать, как ему положено". А так как в лояльности армии и других силовых структур президент с каждым днем сомневался все больше, глава государства не решился вмешаться в идущий процесс.
"Нечестивый союз"
Северный фасад дворца, наши дни.
Новый парламент собрался 20 декабря в Бурбоновском дворце Парижа - практически половину делегатов прислала Народно-государственная партия. По воспоминаниям социалистов, от белой партийной формы НГПФ в хорошо освещенном зале было нестерпимо ярко, а многие депутаты-наргосовцы еще и надраивали до блеска все свои пуговицы... Единый цвет и покрой формы выгодно отличали их от соперников, показывая одновременно и преемственность от Империи, и монолитность партийных рядов. Первое заседание открывал старейший депутат, коим оказался Шарль Моррас: он сходу обвинил президента и действующий кабинет в нерешительности перед лицом кризиса и преступной халатности, благодаря которой этот финансовый крах вообще стал возможным. Речи наргосовца аплодировали не только его однопартийцы, но и коммунисты с националистами: гром одобрительных хлопков заглушил шипение с центральных скамеек. С минимальным перевесом голосов новым (и последним) председателем Национального собрания Второй Республики избрался Деа: его поддержали все однопартийцы, часть националистов и пара-тройка социал-демократов, кое-чем ему обязанных. Тем временем за пределами классического дворца произошло очередное столкновение коммунистов и наргосовцев, жертвами которого стало пять человек.
Избрание председателя позволило депутатам перейти к ключевому вопросу: формированию коалиции большинства. "Движение за республику", отчаянно пытающееся сопротивляться усилению праворадикалов, в парламенте не имело и 30%; после предательства коммунистов прогрессисты не собирались приглашать тех - да и, по правде говоря, Торез и не рвался во властные кабинеты ныне. Он превосходно понимал, что соглашением с буржуазией он нарушит целостность собственного "Народного фронта", а вот постоянные властные кризисы ему пойдут только на руку. В теории, демократы могли позвать националистов и получить 35% мест в свое распоряжение: однако и этого не хватало для сопротивления народно-государственникам. Осознавая всю отчаянность ситуации, Камилл Блюм поручил Жозефу Кайо и Эдуару Даладье 24 декабря подготовить ему план по роспуску парламента. Благо депутаты, казалось, сами доказывали свою полную некомпетентность: за четыре дня они только ссорились, дрались, спорили и устраивали скандалы, не желая ни обсуждать правительственные предложения, ни выдвигать собственные. Зато вся Франция могла обсуждать массовую драку в буфете 23-го числа или спор до хрипоты и грязных ругательств между Дорио и Торезом 22-го, когда последний припоминал первому совместное коммунистическое прошлое, а первый обвинял Мориса в связях с Фогельсбургом.
Лев Победоносцев, 1929-й.
Однако на самом деле цирк в парламенте имел под собой мрачную подоплеку: высшее руководство народно-государственников умело усыпляло бдительность республиканского руководства своими чудачествами, пока на самом деле вело подпольные переговоры с лидерами националистов о коалиции. Стоит сказать, что некогда ФННП получало приглашение вступить в НГПФ, однако, его быстро отклонили: националисты представляли собой куда более элитарную и закрытую, кадровую партию, представлявшую интересы старого дворянства, священников и близких к ним богачей - и им претил социальный популизм народно-государственников. Поэтому еще 11-го декабря Марсель Деа связался с архиепископом Парижа, Львом Победоносцевым, тайным симпатизантом народной государственности, и попросил его о посредничестве: один из самых популярных священников Франции недолго раздумывал над столь заманчивым предложением. Пользуясь своим большим влиянием на Анри де Кериллиса и, особенно, его супругу, чьим любовником он состоял, Лев Константинович начал постепенно подводить их к мысли о неизбежности альянса между правыми силами ради спасения всей Франции. Уже 23-го числа А. де Кериллис не без труда, но согласился встретиться с Марселем Деа, которого еще три недели назад называл "квазикоммунистом"; но Л. Победоносцев навязал свое присутствие, объясняя это необходимостью "сглаживать острые углы".
Судьбоносная встреча двух депутатов Собрания состоялась на квартире Кериллисов 25-го декабря: неосоциалист и национал-консерватор начали обсуждать детали будущего компромисса. Оба сошлись на востребованности авторитарной диктатуры и борьбы с левыми политическими силами; Деа гарантировал неприкосновенность Французской национальной народной партии и существование двухпартийной системы. В свою очередь Кериллису пришлось согласиться на роль "младшего партнера"; также он заставил Марселя отказаться от национализации ряда банков, поддерживавших ФННП. Переговоры шли тяжело, но постоянно бывший рядом архиепископ умело заминал неудобные темы и постоянно напоминал об общих угрозах - красной (коммунистической) и черной (анархической). Ряд исследователей убежден, что без деятельной поддержки Победоносцева, Деа не смог бы заключить столь необходимый для дальнейших планов союз с националистами.
Но Лев Константинович был там. На встрече, которая, по мнению большинства специалистов, предрешила исход Второй республики: уже 26-го числа, ранним утром, Анри де Кериллис объявил о заключении коалиции с Народно-государственной партией: в ее распоряжении оказалось 53,33% мест - абсолютное большинство.
Открытое противостояние
Разрыв
Марсель Деа в Собрании.
Теперь председатель Деа опирался на устойчивое большинство и приступил к исполнению второй части грандиозного плана государственного переворота, загодя подготовленному партийной верхушкой. В тот же день, когда было объявлено о создании коалиции, Марсель поставил на голосование вопрос о доверии действующему правительству, которое возглавлял сам Блюм. В поддержку отставки кабинета голосовали как члены коалиции, так и леворадикалы: но уже 27-го декабря Камилл своей властью назначил премьер-министром Эдуара Даладье и проигнорировал блокировку кандидатуры парламентом. Ответный удар последовал скоро: на следующий день Даладье попытался выступить с речью, но из-за непрестанного улюлюканья справа был вынужден покинуть трибуну (микрофон Деа ему выключил с самого начала). Тогда же глава Франции официально отказался рассмотреть предложенный ему через Средства массовой информации антикризисный план, подготовленный Густавом Эрве и Пьером Пюшеном - именно он позднее будет положен в основу экономики уже Французского Государства. Страшный кризис власти был налицо: образование парламентской коалиции окончательно вывело парламент из подчинения исполнительной власти, а ведь для спасения критической ситуации Блюму так было нужно лояльное Национальное собрание!
Наконец, 30-го декабря Жозеф Кайо и Поль Рейно завершили свою работу и пришли на встречу с президентом. Они ознакомили его со своим планом: опираясь на верный парижский гарнизон и военизированные организации "Движения за республику" разогнать Собрание и ввести военное положение. Затем, воспользовавшись гигантскими полномочиями, запретить Народно-государственную партию и сменить руководство ФННП; также предполагалось заменить целый ряд военных деятелей, подозрительно близких к наргосу. Камиллу Блюму этот план несильно понравился: однако ему пришлось признать, что остальные альтернативы могут привести к гораздо худшим последствиям. Нельзя было бездействовать: каждая неделя кризиса шла на руку левым и правым радикалам; невозможно было договориться с НГПФ, а компромисс с коммунистами, даже если бы был заключен, не помог бы сформировать новую коалицию. Кайо предполагал, что потребуется примерно полгода диктатуры, после которой Блюму придется насовсем покинуть политическую арену: глава государства был готов принести свою карьеру в жертву будущности всей страны, но все еще сомневался. Камилл наконец спросил, может ли Рейно ручаться за лояльность парижского гарнизона - последний ответил убедительно и план государственного переворота сверху был утвержден.
Шарль де Голль.
В то время войсками в Париже командовал полковник Шарль де Голль, известный как талантливый военный командир и умеренный республиканец, никогда не участвовавший ни в каких политических игрищах или антиправительственных выступлениях. Поль Рейно действительно прибыл к нему вечером 30-го числа с заманчивым предложением от лица президента: возглавить арест Национального собрания, обвиненного исполнительной властью в предательстве интересов государства. Взамен де Голлю гарантировалось скорое продвижение по службе, награждение и пост министра обороны в новом правительстве. Шарль не замедлил согласиться: провожая Рейно, он уверил его в своем непоколебимом желании "сражаться за Родину". Впрочем, стоило Полю, убежденному, что он действительно нашел спасителя Франции, покинуть квартиру полковника, как тот связался с Деа и предупредил о плане правительства. Марсель приказал Шарлю привести к парламенту как можно больше надежных людей и, главное, вооружения для них: наступала пара активных действий, и лидер Народно-государственников радовался, что именно демократы решились сделать первый, фатальный для них шаг.
Измена гарнизона
Ранним утром 31 декабря полки парижского гарнизона выдвинулись к Национальному собранию, вызвав внутри него настоящую панику: ни Блюм, ни Деа не посвящали в подробности своих планов посторонних лиц, поэтому как рядовые наргосовцы, так и их яростные соперники ожидали наихудшего поворота событий. Густав Эрве призывал депутатов строить баррикады и послать гонцов в Фонтенбло, Валуа с места призывал коллег "помереть достойными французами", а прогрессисты обсуждали наличие у полковника собственных, непомерных властных амбиций, ради удовлетворения которых он решился на такую авантюру. Даже когда армия окружила здание интрига сохранялась: Шарль, разыгрывая заранее продуманный спектакль, потребовал от председателя покинуть помещение и провести переговоры у фасада парламента. Несмотря на отчаянные просьбы перепуганных соратников, Марсель вышел к полковнику. На пороге Собрания произошла незабываемая для всех участников сцена: худой полковник-гигант подошел к низкому и толстому парламентарию, отвесил изящный поклон и артистично протянул ему свою наградную шпагу. тем самым демонстрируя истинную преданность.
Марсель Деа наблюдает за голосованием по вопросу недоверия к правительству.
Полковник, предусмотрительно расставив войска по периметру здания, вошел внутрь вместе с торжествующим Деа и наиболее доверенными офицерами. До самого зала заседаний они шли в полном молчании; как только дверь распахнулась и шестьсот пар глаз впились в вошедших, Марсель во всю силу легких произнес единственную фразу: "Армия за народ!", тем самым моментально прояснив всю сложившуюся картину. После секундного молчания тишину сменили крики радости, стоны и проклятья, заздравные лозунги и пожелания скорейшей смерти в адских мучениях: разобрать, кто что конкретно говорил было попросту невозможно. Но порядок был водворен быстро: следом за Деа и де Голлем в зал вошли солдаты. занявшие караул у дверей; председатель парламента вернулся к своему почетному месту. Оттуда он приказал Шарлю заняться обороной здания; как только заговорщик удалился, Марсель объявил о начале открытого противостояния с исполнительной властью. Он обвинил Блюма в попытке неконституционным путем избавиться от парламента, сорвавшейся только из-за сознательности французского офицерства; в неспособности разобраться со страшным экономическим кризисом и непомерном властолюбии. Робко попытавшиеся покинуть зал заседаний коммунисты были остановлены солдатами; после чего сияющий М. Деа поставил на голосование вопрос об импичменте президенту. Тут же появился лозунг момента, впоследствии ставший знаковым для Государства: "За парламент и народ Франции!".
Тем временем в Фонтенбло лидеры демократического движения долгое время просто не могли поверить в реальность произошедшего. Рейно, так яростно клявшийся в верности де Голля, сам оказался в заложниках, как и прочие депутаты Национального собрания; парижский гарнизон перешел на сторону мятежного парламента, а сохранившие верность части были быстро разоружены восставшими однополчанами. Обстановка еще больше осложнилась в 9 утра: тогда к Собранию подошло многочисленное ополчение "Славных крестов" под руководством Франсуа де ля Рока, вооруженное за счет армейских складов и лояльных наргосу промышленников. Теперь парламент обладал внушительными вооруженными силами: свыше пятнадцати тысяч бойцов при поддержке пятнадцати барелей. Они быстро растеклись по окрестным кварталам, брали под контроль важнейшие перекрестки и дворы: четкость и слаженность маневров позволили исследователям в дальнейшем говорить о существовании у наргосовцев планов по захвату власти задолго до победы на парламентских выборах и начала противостояния с демократическим кабинетом.
Шарль де Голль проверяет блокпост у Триумфальной арки.
Ближе к обеду того же дня здание парламента было отключено от всех городских коммуникаций: но такая мера уже не могла поколебать решимости лидеров НГПФ стоять до победного конца. Продовольствием делились местные жители, они же помогли депутатам с жильем и прочими условиями существования. Деа, опираясь на поддержку солдат регулярной армии, провел долгожданное голосование: свыше 57% депутатов проголосовали за импичмент президенту и отставку кабинета, о чем было немедленно передано в "Аксьон франсэз" и других печатных изданиях, союзных перевороту. Войскам такое радостное известие передали де Голль и Рок, тем самым вызвав продолжительные овации. Вскоре Собор Парижской богоматери покинул Лев Победоносцев, открыто присоединившийся к парламенту и увлекший за собой еще несколько тысяч человек паствы. Быстрыми темпами Национальное собрание превращалось в центр настоящей политической власти: дальнейшее промедление могло дорого стоить "Движению за республику", которое уже практически потеряло контроль над столицей.
Тогда Камилл Блюм решился на отчаянный шаг: в Фонтенбло по его приказу вечером 1 января прибыл Антуан ДеАртуа - герой Великой революции и один из немногих кадровых военных, искренне преданных делу Республики. Еще в 1927-м он стал полковником Национальной гвардии и одним из ее предводителей; к тому же, ДеАртуа и Фурнье были смертельными врагами, что сводило вероятность повторения предательства к нулю. Глава Второй Республики поставил задачу четко и ясно: нужно покончить с ультраправым мятежом одним решительным ударом. поскольку времени на второй у демократического лагеря банально не будет. Неутешительные известия поступали из всех военных частей, правительству нужно было как можно скорее поставить ситуацию в столице под прямой контроль. ДеАртуа удалился полный решимости выполнить приказ президента - любой ценой.
Поход ДеАртуа
В ночь на 2 января части Национальной гвардии и президентской охраны двинулись на Париж. Участники похода ожидали появиться в ночные часы в спящей столице и вовсю воспользоваться преимуществом внезапного нападения. Превосходно понимая малочисленность своих войск, ДеАртуа сделал ставку на лихой прорыв всеми находящимися в его распоряжении силами к зданию Национального собрания. Реквизировав весь транспорт, какой только можно было найти в Фонтенбло и его окрестностях, 1800 человек во главе с "духом революции" двинулись на мятежную столицу. Отчаянный план демократов был обречен с самого начала: личный адъютант полковника предал дело Республики и донес в Париж о готовящейся контратаке. Поэтому Шарль де Голль, руководивший защитой парламента, отдал приказ о перемещении большинства наличных сил на южные окраины французской столицы.
Одна колонна правительственных войск двинулась по железной дороге; вторая, при которой находился сам Антуан ДеАртуа, отправилась по простой автомобильной дороге. Первые бои начались в 3 часа ночи, когда поезд остановился у моста через Марну, практически у самого порога Парижа. Короткие переговоры между посланниками Фонтенбло и сторонниками путча ожидаемо не имели никакого позитивного результата: барельным огнем был уничтожен локомотив состава, а солдатам Национальной гвардии пришлось окопаться поблизости. Робкие попытки пересечь мосты были жестоко пресечены ураганным огнем: на этом участке силам ДеАртуа противостояли кадровые военные, давно обиженные на левоцентристов и сегодня наконец получившие долгожданную возможность с ними рассчитаться. Буквально через пару часов на этом участке стихли последние выстрелы: колонна рассеялась, кое-кто был убит прицельным огнем, многие попросту разбежались, а остальных арестовал капитан Альфонс Жюэн, назначенный командовать обороной на этом фланге.
Сам Антуан ДеАртуа был встречен в четыре утра у городка Атис-Монс соединенными силами "добровольческих дружин", батальона парижского гарнизона и "имперских молодчиков". Один из отцов армии Второй Республики даже не собирался проводить какие-либо переговоры, немедленно вступив в противостояние. Силы гарнизона Фонтенбло смогли прорваться сквозь дружинников ФННП, но завязли в районе вокзала Пон-де-Режис, куда де Голль успел перебросить находившиеся в его распоряжении барели. Отсутствие у национальных гвардейцев какого-либо противобарельного оружия заставило их начать отход, пусть пока и нерешительный. Неся ощутимые потери в личном составе, ДеАртуа все никак не решался признать свое поражение и командовать отход; здесь в историю вмешался незначительный случай. Мелкие пригороды Парижа, населенные лавочниками да ремесленниками, были настроены про-наргосовски, и многие жители Атис-Монса вступили в битву на стороне голлистов. И, примерно в шесть часов по местному времени, на голову полковника гвардии из широко раскрытого окна упал цветочный горшок: вид упавшего на землю командира вызвал приступ паники у солдат и офицеров правительства. Большинство попыталось сбежать, а прочие сдались на милость победителям: в суматохе никто не заметил, что ДеАртуа еще жив: он мучительно умирал от потери крови и болевого шока, пока победители ловили побежденных. Так закончился жизненный путь полковника Антуана ДеАртуа: со смертью ее героя оказалась обречена и Вторая Республика, более не имевшая надежных защитников.
Уже в 10:00 полковник Шарль де Голль, капитан Альфонс Жюэн и начальник добровольцев Франсуа де ля Рок торжественно рапортовали о победе: депутатам Национального собрания была преподнесена красивая и возвышенная история обороны столицы от превосходящих сил противника, которую немедленно размножили "Аксьон франсэз" и газетный трест Пьера Лаваля. Большинство законодателей прекрасно понимали истинное положение дел, но желающих возразить не нашлось: сразу после окончания выступления военных, председатель парламента Марсель Деа поставил на голосование следующий вопрос: депутатам предлагалось призвать "на спасение нации и Родины" маршала Анри Петена - человека, обладавшего значительным авторитетом в обществе и никак не замешанного в политических скандалах и склоках прошедшего десятилетия. Все члены правящей коалиции безоговорочно поддержали подобное предложение: даже часть либералов и социал-демократов, желавших любой ценой прекратить безумие, в самый эпицентр которого они попали, ухватилась за такую возможность.
Триумф Фурнье
Возвращение домой
Морис Гамелен в своем кабинете, примерно 1929-й.
Еще 31 декабря Алжир - столица доминиона Нумидии - перешел под контроль народных государственников. Здесь с 1924 правил генерал-губернатор Морис Гюстав Гамелен, назначенный еще Людовиком Вильфором, и чудом переживший все правительственные перестановки прошлых лет. Раньше он казался простой "твердой рукой", необходимой столь разношерстной колонии - он действительно справлялся с возложенной на него ролью, подавляя сепаратистские движения и организации, выступавшие за расширение прав коренного населения. Однако в 1929-м Морис Гамелен получил партийный билет Народно-государственной партии Франции, шокировав весь парижский истэблишмент: только начавшаяся Великая депрессия уберегла генерала от немедленной отставки. И вот теперь демократическое правительство пожинало посеянное им: Гамелен и сосланный в Нумидию Фурнье мгновенно взяли под контроль самое сердце колонии, даже не встретив сопротивления.
Оливье Исидор Мари всем сердцем рвался в Париж: туда, где решалась историческая судьба всей Франции, а не одной, пусть и важной, колонии. Стоит сказать, что Франсуа де ля Рок, с которым Фурнье был близок, предупреждал его о необходимости присутствовать непосредственно в столице в момент перемен: иначе основатель движения мог быть задвинут на задний план амбициозными партийными чиновниками вроде Дорио. Будущий магистр Государственной гвардии никогда не был карьеристом, но считал свой приход к власти единственным способом надежно гарантировать процветание и могущество Родины, не доверяя людям вроде Дорио, Эрве или тем более Лаваля. Наконец, в пылающем городе у него осталась семья - и хотя защита Кристины с детьми и сестры Оливье была поручена надежным партийным товарищам, сын последнего императора никак не мог успокоиться, его переполняла тревога за родных и близких.
Моноплан "Кодрон Симон", на котором был совершен перелет.
Ранним утром 2 января, Фурнье отбыл на континент, торжественно провожаемый генералом Гамеленом и высшими работниками его администрации, с которыми он успел сдружиться за пару лет совместной работы. Перелет был осуществлен на самолете "Кодрон Симон", чей вес максимально уменьшили для перелета: оттуда были вынесены три из четырех пассажирских кресла, осталось два парашюта вместо пяти и т.д. Пилот Антуан де Сент-Экзюпери поклялся генералу Гамелену доставить Оливье Фурнье в Париж как можно скорее, в целостности и сохранности. Телеграмма о вылете была прочитана в парламенте 13:45 по местному времени и вызвала радость: только что были разбиты силы полковника ДеАртуа, а теперь к путчистам спешил на помощь их идейный лидер. "Симон" был передовой разработкой, сочетавшей в себе повышенную комфортность и дальность полета: по настоянию пассажира, Сент-Экзюпери перешел на крейсерскую скорость, как только машина пересекла Средиземное море. Рискнув, пилот действительно выиграл: Фурнье оказался в аэропорту имени Наполеона I уже в 18:00 по парижскому времени.
Офицера встречала огромная толпа, возглавленная Львом Победоносцевым, епископом Парижа: по современным данным, там присутствовало свыше 20 000 человек, среди которых был и Франсуа Рок, первым поприветствовавшим боевого товарища на французской земле. Пока парижане скандировали партийные лозунги и патриотические кричалки, вошедшие недаво в моду, Рок успел сообщить крайне важные для Оливье новости - с его семьей все в полном порядке, они находятся в парламенте под охраной самых верных "молодчиков". Полковник быстро отправился к Бурбонскому дворцу, но прошел он недолгий путь: восторженная толпа на руках понесла его вперед, двигаясь с повышенной скоростью. Достигнув его в 19 часов, Оливье Исидор Мари прочитал перед всеми собравшимися у северного фасада необычайно пафосную речь, в которой обещал "скорейшую победу французов над всеми их врагами!". Он получил заслуженную долю аплодисментов и хвалебных выкриков, после чего удалился внутрь: там его приветствовали такие люди, как Деа, Эрве, Дорио, де Голль, Моррас и Лаваль - каждый из них прекрасно понимал, что присутствует при закате Второй Республики.
Лидеры путчистов решили отправиться в поход на Фонтенбло как можно скорее: разгром ДеАртуа оставил резиденцию демократов беззащитной, нужно было действовать моментально. Фурнье поддержал эту точку зрения и, совместно с де Голлем, Роком и Победоносцевым, возглавил поход. О нем стоит сказать отдельно: это не было движение одних лишь вооруженных людей, которые там, наоборот, составляли меньшинство участников. По дружескому совету Лаваля, хорошо знавшего психологию сидевших в правительстве людей, к маршу привлекли гражданских людей: даже если бы Блюм и Рейно нашли себе защитников, последние не смогли бы стрелять в мирных граждан, видя их огромное число. Хорошо понимая необходимость быстрых действий, Оливье Фурнье отказался от отдыха, сразу же приказав собирать волонтеров и готовить составы.
Взятие Фонтенбло
Вечером того же 2 января поезда отправились по направлению на юг - к тому времени Жюэн уже очистил пути от остатков сил Национальной гвардии и гарантировал безопасность всем отправляющимся. Экспедицию возглавили Оливье Фурнье, едва успевший поговорить со своими родными, Франсуа де ля Рок и Шарль де Голль, с которым на почве подвигов последнего они побратались. С ними, неожиданно для многих, отправился Лев Победоносцев: он объяснил свой поступок желанием вести переговорный процесс с проигравшими и недопустить пролития лишней крови. Всего в первом поезде отправилось свыше 5 000 человек, причем многие заняли места на крыше, настолько сильным было желание попасть во дворец первыми. Другие лидеры ультраправого переворота, такие как Марсель Деа и Жак Дорио, остались в Париже, как гарантия сохранения власти парламента над французской столицей. Руководить же силами самообороны, которые в тот момент контролировали весь город, остался капитан Альфонс Жюэн, показавший и навыки, и патриотизм.
Трагическая гибель ДеАртуа и неудача карательной экспедиции полностью парализовали Фонтенбло. Демократические лидеры узнали о своем поражении лишь в пять часов вечера, тогда же до них дошла новость о прибытии во французскую столицу опального полковника Фурнье и переходе Нумидии на сторону наргосовцев. Все это наложилось на предшествующие события ("предательство" националистов, переход де Голля на сторону парламента, проигранные столкновения в департаментах) и окончательно сломило волю республиканцев к сопротивлению. Правительство и президент Франции, отстраненные законно избранным Национальным собранием от власти и попытавшиеся дважды прибегнуть к силе с неизменным результатом, теперь чувствовали себя полными банкротами. По свидетельствам очевидцев, президентская резиденция погрузилась в уныние и безысходность, всеобщую апатию - словом, настала настоящая агония Второй республики. На несмелое предложение Эдуарда Даладье быстро покинуть Фонтенбло и направиться в Бордо, откуда вызвать на помощь армию, остальные министры ответили отказом, но не выдвинули собственных предложений. Глава государства заперся в своем кабинете, никого не желая принимать или слушать; вызванный Даладье комендант дворца, разумеется, пообещал защищаться до последнего солдата, но не стал ручаться за верность гарнизона. Атмосфера липкого, всепроникающего страха, ожидания скорого и неизбежного конца победила, по сути обеспечив легкую победу наргосовцам.
Действительно, краха долго ждать не пришлось. В десять часов ночи добровольческие батальоны Фурнье, де Голля и Победоносцева окружили дворец, не давая никому покинуть здание. Темной и безлунной ночью эти многочисленные фигуры, стоявшие по периметру ровными рядами, оказывали мощнейшее давление на нервы защитников. Только через двадцать минут солдаты Оливье Фурнье двинулись на приступ... но штурма не потребовалось. У парадного входа собрались все "защитники" Фонтенбло, уже безоружные и радостно приветствующие победителей. Тогда же путчисты узнали, что все члены правительства Блюма, как и сам президент, все еще находятся в здании; а комендант, надеясь заработать себе "баллы", заявил, что никуда бы их не выпустил, попытайся они покинуть дворец, ставший для них ловушкой. Внимательно выслушав его речь, Фурнье резким движением руки убрал предателя в сторону, будто отмахиваясь от него, и переступил порог Фонтенбло - дворца, о котором много слышал, но никогда не видел вблизи. Следом за ним вошли де Голль и Победоносцев, а уже потом прошли самые доверенные партийные бойцы.
Совсем скоро путчисты арестовали всех находившихся в здании, от самого президента Блюма до последней секретарши. тем самым одержав окончательную победу. Теперь у них в руках находился весь государственный аппарат, и оставалось сделать совсем немного по сравнению с уже преодоленными препятствиями - Марсель Деа очень желал получить подписанную самим Камиллом Блюмом отставку. Уставший после перелета, воссоединения с родными и долгой поездки Оливье Фурнье не чувствовал в себе достаточной силы, поэтому переговоры доверил Победоносцеву. Он полагал, что настолько заслуженный священник и достойный оратор сможет убедить главу государства в бесполезности дальнейшего упрямства. Надежды Фурнье оправдались, Камилл действительно согласился уйти в отставку... но не дожил даже до суда, скончавшись 19 января того же года. Подробности их разговора истории остались неизвестны, оставляя огромный простор для фантазии. Прочие министры без сопротивления дали себя арестовать; лишь Даладье набрался смелости задать Року прямой вопрос, которым рассказ о событиях во Франции можно завершить.
| ” | - И что же вы теперь собираетесь делать?
- Спасать Францию.
|
“ |
Осталось только упомянуть пару чисто бытовых нюансов, важных для создания образа лидеров рождающегося Государства. Сразу же по завершению похода Фурнье ушел спать, отказавшись от предложения занять бывшие президентские (императорские) покои; Шарль де Голль и Франсуа де ля Рок угощались в буфете, отмечая великий триумф духа, а Лев Константинович Победоносцев обходил галереи Фонтенбло, уничтожая вместе со всеми желающими символы республиканского духа вроде жирондистских портретов и статуй Свободы.
Итоги и последствия
В культуре
| |||||||||||||||||||||||||||||
