Kaiserreich: Моя версия (КМВ)

Предисловие

”

Но так и быть -- рукой пристрастной Прими собранье пестрых глав, Полусмешных, полупечальных, Простонародных, идеальных, Небрежный плод моих забав, Бессониц, легких вдохновений, Незрелых и увядших лет, Ума холодных наблюдений И сердца горестных замет. (А.С. Пушкин, "Евгений Онегин").

“

Данная история основана на модификации Kaiserreich для стратегии Hearts of Iron 4 с некоторыми изменениями. Для читателей, незнакомых с миром модификации, ниже предоставлена краткая справка по большинству государств, которые представляют какой-либо интерес из себя.

Стоит упомянуть и о главном отличии этой истории. Здесь будут рассказаны истории простых людей в контексте Истории – не генералов, политиков, государственных деятелей, а самых обычных смертных. Среди них нет великих людей, никто из них не станет им впоследствии, а жизни большинства просто забудутся сразу после смерти. Они очень разные: по национальному и половому признакам, возрасту, характеру, привычкам, уму, образованию, статусу в обществе, но их объединяет одно: они принадлежат к той категории, чья судьба всегда волновала русских авторов – «маленьким людям». И я постараюсь рассказать их истории, не забывая, в то же время, и о нашей любимой альтернативной истории. Итак, читатель, добро пожаловать в новый, альтернативный 1929-й, год! 

Герои нового времени

Виктор Григорьевич Мыльников

Виктор Мыльников в стоматологии.

Виктор Григорьевич Мыльников - мужчина 1883 года рождения, врач. Родился в Москве, где и живет всю сознательную жизнь, нежно любя свой город. Рано остался без матери, воспитывался отцом, лично знакомым с Львом Толстым и внушившим идеалы собственного кумира своему сыну. С самого юного возраста Виктор стал миролюбивым и тихим человеком, противников всякого насилия и убежденным сторонником мирного решения любого конфликта. Возлюбив своих ближних, он пошел по стопам отца и стал врачом, изначально помогавшим Григорию Мыльникову, а после его смерти в 1916 унаследовавшим от него дом и практику. Даже во время революционных кризисов заработок Виктора оставался относительно стабильным, хотя в дни боев за Москву между армией Врангеля и остатками гарнизона красных он серьезно опасался за свою жизнь и был готов бежать из охваченного огнем города. За время между 1918 и 1929-м он налаживал свой жизненный уклад, став верным избирателем либеральных партий и сторонником президента Милюкова в его подковерном противостоянии с генералитетом. На момент начала истории он - одинокий 46-ти летний врач-специалист, пользующийся популярностью среди больных и живущий относительно богато в сравнении с многими другими москвичами. Вместе с ним живет Дарья Афанасьевна Ржева, занимающаяся домашним хозяйством доктора и заботящаяся о нем самом. 

Главными чертами характера Мыльникова-младшего являются человеколюбие, миролюбие и робость. Став свидетелем революционных потрясений, большой крови и смертей, Виктор только укоренился в своем неприятии насилия в любой его форме и своем желании помогать её жертвам. Будучи стеснительным, он никогда так и не мог подойти к нравившимся ему девушкам, оставаясь в гордом и умиротворенном одиночестве, которое разбавляет добропорядочная Ржева. Он очень хороший врач, помогающий практически всем, кто обратится к нему за помощью. Определенную репутацию ему создала медицинская помощь, оказанная семьям бедных рабочих в 1920-м году бесплатно; он стал авторитетом для московской бедноты, против собственного желания привлечя к себе внимание специальных служб Российского Государства. Виктор мечтателен и нерешителен, не способен к мгновенному действию, могущему радикально изменить его жизнь. Будучи развитой личностью, все свободное время он отдает чтению классической литературы и философских книг, откуда черпает силы для дальнейшей жизнидеятельности. Лучшими авторами, помимо Толстого, считает Гете, Канта и Достоевского. 

Франсуа Сарро

Раскрашенная фотография Франсуа.

Франсуа Луи Леон де Сарро - сорокапятилетний мужчина, чиновник администрации Туниса, занимающийся вопросами туземного населения. Рожден в Алжире в 1884-м году, быстро впитывал в себя как местные, так и французские традиции. Оставаясь убежденным патриотом и сторонником величия Франции, он также осозновал необходимость уважения прав коренного населения, составлявшего большинство в Алжире. Сизмальства выбрал для себя карьеру чиновника, к которой его подталкивал сам характер - мальчик рос целеустремленным и спокойным, отчасти косноязычным, зато исполнительным и аккуратным. Во время Великой войны отправился на фронт и доблестно воевал, получив орден Почетного легиона; однако, его доблести не хватило, чтобы сдержать тевтонский натиск, и Париж пал. Участвовал в подавлении "красного мятежа", организованного после подписания мирного договора левой частью социал-демократов и будущими коммунистами, отличился особенной доблестью. В то же время, согласно словам сослуживцев, никогда не воевал с мирным населением, показательно отказываясь от участия в расправах над членами семей коммунистов. После того, как ситуация стабилизировалась, отправился в Алжир, где стал одним из важных колониальных чиновников. Он занимается делами арабского населения, при этом считаясь на работе либералом из-за своего убеждения, что любой человек может быть полезен Франции - вне зависимости от нации.  По политическим взглядам он - патриот Франции, гражданский националист, антикоммунист и безусловный антигерманист. Женат, имеет дочь Жозефину, в которой души не чает и за которую готов пойти на тот свет. 

Основой своего характера Франсуа считает упорство, переходящее в упрямство. Если он поставил перед собой цель, он её обязательно добьется. За время войны и кровопролития он очерствел душой, стал циничным и жестоким человеком. Любит отпускать скабрезности по адресу всех окружающих, особенно - нижестоящих чиновников и, наоборот, власть имущих. Однако все это не более чем маска, одетая им на себя добровольно ради скрытия истинного состояния души. 

Уильям Берроуз

Уильям Берроуз

Уильям Берроуз - двадцатилетний англичанин из семьи рабочих, живущий на окраинах Лондона. Отец и мать относились к так называемой "рабочей аристократии", что позволяло им надеяться на лучшее будущее для себя и единственного сына. Родился в 1909, родители старались дать сыну лучшее образование, какое могли предоставить исходя из достаточно ограниченных средств. Относительное семейное благополучие было подорвано Великой войной, на которую был призван Георг Берроуз, погибший в 1916-м году во время ежедневных артобстрелов. На тот момент мальчику было всего 7 лет, но ему пришлось очень быстро мужать и идти, искать хоть какую-то работу, так как мать заболела и с каждым днем чувствовала себя все хуже. Она скончалась в один день с заключением перемирия между поверженными странами Антанты и победившей Германией, заложив в мозгу юноши сильнейшую негативную ассоциацию. Все это время Вильям слонялся по ночлежкам, не брезгуя никакой работой, сулившей хоть какой-нибудь заработок. Он многое увидел, познал и сделал из того, что не предназначено для детей его возраста. По достижении 18-ти летнего возраста Берроуз вступил в "Британское молодежное движение" - организацию, поставившую себе целью доармейскую подготовку кадров для английской армии, переживавшей тогда смену кадрового состава и кризис, связанный с этим. Уильям избрал для себя профессию летчика-истребителя, благо с детства мечтал летать, в  юном возрасте экспериментировал с различными аппаратами, а позднее стал испытывать влечение к механике. 

Уильям - страстная и целостная натура, живущая единым мгновением. Он не способен на длительные расчеты и продумывание хитростей, зато способен на решительное действие, самопожертвование и искреннюю дружбу. Трудные детские годы убедили его в необходимости дружбы и помощи человека человеку - по его мнению, одиночка никогда не сможет выжить в обществе, но коллектив представляет собой ту силу, за которой скрывается будущее. Для Берроуза мир четко поделен на черное и белое, все заранее решено и продумано теми, кто гораздо умнее и образованее его самого. Для него авторитет Англии священен, а любой приказ командующих должен быть исполнен вне зависимости от его сущности.  В то же время в нем совсем не умерли общечеловеческие ценности навроде любви и чести: он не умеет лгать и притворяться, живет эмоциями и сердцем. В последнее время начал читать, пытается хоть немного поднять уровень своих знаний и приобрести хотя бы незначительные познания в социалистической теории. Однако неграмотность сказывается самым прямым образом: многие постулаты он понимает неверно и нуждается в объяснении со стороны своего лучшего друга, начальника местного отделения БМД, который только и рад подобной темноте однопартийца.

Карл Майер 

Карл Майер.

Карл Майер - восемнадцатилетний немецкий юноша из мелкой дворянской семьи, проживающий вместе со всеми многочисленными родственниками на западных окраинах Берлина, самого сердца великой Империи. Рос без отца, погибшего во время наступления на Париж в 1914-м, но мать и дед с бабкой смогли вырастить его достойным человеком. Видя отца только на двух старых фотографиях и зная о нем исключительно по рассказам иных родственников, считает Генриха Майера образцом для подражания и выбрал себе военную карьеру. Кроме папы, восторгается Гинденбургом, Вильгельмом II и другими великими людьми своего времени. Семья Майеров не бедствует, но живет недостаточно богато, как того хотелось бы молодому человеку, полному амбиций и романтических мечтаний - это также подстегивает его добиваться большего в жизни. Карл считает себя в долгу перед мамой, поклявшись ей рано или поздно вернуть все расходы на собственное воспитание и образование: некогда Элла продавала все свои драгоценности и практически в, чтобы оплатить обучение сына, а теперь, он уверен, пришло его время. Ухаживает за Моникой Рёйхтер - соседской девушкой, дочерью аптекаря, верит в серьезность своих чувств. Пошел в армию, так как не мог оплатить обучение в высших учебных заведениях и искренне верил в необходимость пройти всю армейскую иерархию. 

Карл - амбициозный, спокойный и целеустремленный человек, способный на душевные порывы, но предпочитающий подчинять собственную жизнь заранее составленным планам и задумкам. Всегда предпочитает продумать действия, а только потом воплощать их в жизнь, из-за чего кажится многим одногодкам не более чем трусом, хотя таковым не является ни в коей мере. После нескольких печальных случаев из детства с крайним недоверием относится к попыткам завести с собой дружбу, придирчив в выборы близких приятелей и старается критично оценивать всех знакомых. Однако за тех, кто действительно доказал ему свою дружбу, Карл готов отдать здоровье и жизнь. ценя хорошее отношение к себе и платя за него тем же. Благодаря консервативному воспитанию, полученному в семье, Майер-младший считает Кайзера и его семью бесприкословными авторитетами для себя, является прилежным прихожанином лютеранской церкви и не переносит каких-либо социалистических идеалов. Верит в любовь "с первого взгляда" и верит, что именно такие отношения сложились у него с Моникой Рёйхтер, в которой он видит свой женский идеал. Обладает хорошим воспитанием и сносным образованием: понимая его неоконченность, страдает от этого факта и пользуется любой возможностью расширить свой кругозор. Майер-младший имеет довольно простую мечту: он хочет стать героем Германской Империи и так, чтобы увидеться с самим Вильгельмом II "Победителем" и его семьей. 

Жозефина Сарро

Жозефина Изабель Фантина де Сарро - семнадцатилетняя француженка, живущая с отцом и матерью в Алжире и получающая домашнее образование. 

Экспозиция персонажей

Мыльников 

28 декабря 1929 - Я, как и обещал двумя днями ранее, отправился к рабочей семьей Гордовых на дом. Погода стояла отвратительная: шел снег с дождем, превращавший улицы Москвы в одну сплошную реку. В новых обстоятельствах мне приходится экономить буквально на всем, и вот я с отвращением бреду по тротуару, борясь со своим желанием вернуться в свою уютную и теплую квартиру, запереть дверь и погрузиться во второй том "Войны и мира". Стараясь отвлечься от этих мыслей и хоть немного занять свой кипящий ум, я покупаю у мальчишки-оборванца за 14 копеек пожелтевшую газетку "Славная Россия". Пробегаю глазами названия статей: "Президент Милюков уверен, что кризис скоро окончится", "Очередная победа над бандитами в тайге", "Рождественская ярмарка под угрозой срыва - теракт!", "Храните спокойствие - Петр Врангель" и все в таком духе. Бездарность, сочившаяся даже из заголовков, возмутила меня до глубины души: с самыми темными мыслями я выбрасываю "Славу" куда подальше - и практически бегом захожу в закоулок, где расположен дом, в котором ютятся Гордовы. 

Здесь нет и никогда не было фонарей; инстинктивно я берусь за свою трость, испугавшись игры луны на соседней крыше. Из окон доносятся крики пьяниц, опустившихся на самое дно жизни и старательно топившими остатки разума в дешевом спирте. Эта зараза в последнее время распространилась просто в титанических объемах, привлекая простонародье низкой ценой и поразительным эффектом: от 3-4 рюмок начнет шататься даже закоренелый пьянчуга. Я боюсь представить, какое воздействие оказывает это свиное пойло на человеческий организм, но кладбища Москвы растут, что называется, не по дням, а по часам. Подойдя к двери и войдя на гнилую ступень, я обнаружил препятствие: перед самой дверью сидел нищий в невиданных лохмотьях и с ужасающими синяками по всему видимому телу. Он бормотал что-то несвязное себе под нос, умудряясь шататься из стороны в сторону даже в сидячем положении. Понимая, что разговоры с таким созданием абсолютно бесполезны, я как можно более осторожно обошел его и смог протиснуться в небольшую щеколду. Все же занятия спортом в юности приносят пользу даже сейчас, в это проклятое время. 

Мне показалось, что я вошел в настоящий Ад. В узком, насквозь прокуренном коридоре, где грязь на стенах лежала непрерывным слоем, повсюду валялись пьяные самых разных возрастов. Были и старики, и мальчишки лет десяти; их всех объединяло отсутствующее выражение глаз и постоянный бубнеж себе под нос каких-то обрывков фраз, давно не несущих в себе никакого смысла. Из комнатушек доносились обрывки разговоров, сводившихся к теме выпивки и, реже, утраченной работы. Ища дверь №101, я невольно заглядывал за остальные: подобные картины я видел часто, гораздо чаще, чем хотел бы, но они не перестали меня ужасать до глубины души. Везде сидели до одурения пьяные мужчины и женщины, отпускавшие однообразные скабрезности и оскорблявшие друг друга понапрасну. Они пили свой "нектар" прямо из горла, заедая этот напиток Богов остатками огурцов и ещё чем-то зеленого цвета. Они пели пьяные пенси на разные голоса под расстроенные гитары: в основном то была воровская "романтика", перемешанная с маршами белой армии. Отовсюду дышали призраки убожества как физического, так и душевного, крайней нищеты и скорой, очень скорой смерти. Мое сердце сжалось от жалости, а лицо, как обычно у меня бывает в таких случаях, лицо превратилось в мраморную маску. Вот я нашел свою дверь и туда я должен войти не как простой человек со своими страстями, но как врач и специалист, много повидавший на своей жизни и готовый к любой ситуации. Помня приглашение отца семейства, я без стука открыл насквозь сгнившую перегородку, гордо именовавшую себя дверью, и торжественно прошел внутрь. 

Нельзя сказать. будто увиденное мной сильно поражало воображение и душу. Квартира рабочего, оставшегося с семьей без работы во время кризиса - меняются только действующие лица, но не декорации. Можно сказать, я заранее знал, с чем мне придется там столкнуться и был к этому внутренне подготовлен многолетней практикой - сначала с отцом, потом и без него. Все тот же стул на трех ножках, многократно отремонтированный, закопченные стены, готовые, как вам кажется, обрушиться в любую минуту, и просевший стол, который вряд ли удержит хотя бы одно блюдо из тех, что подают в "Яре".  Одна походная кровать, на которой, укутанная в какие-то обмотки, лежит больная Аня лет 9, и две лавки, на которых ютятся остальные члены семьи Гордовых: уже немолодой отец, раньше положенного состарившаяся из-за тяжелого труда мать и три старших брата Ани. Никаких ценностей; последняя иконка грустно ютится в красном уголке, который лучше было бы назвать "черным": настолько он был закопчен. Лампадка отсутствует - уже был продан дабы расплатиться за эту "роскошную квартиру", как её назвал сам хозяин дома, та ещё гадюка, если разобраться. Первым лезит в церковь лобызать иконы, жертвует на благотворительность, причем обязательно сообщает об этом во всех газетах, декларирует любовь к ближнему - в первые же дни кризиса поднял квартплату на 25% и сократил срок, в который можно было отдать долги. Не даром, ой не даром "благодарные" за его "заботу" жильцы прозвали уважаемого в обществе Никифора Никифоровича Дуракова "Кровопивушкой". Но только теперь, когда я смог при тусклом свете одинокой свечки разглядеть изможденные лица Гордовых-старших я в полной мере осознал, насколько оправданна эта кличка. Действительно, я прямо вижу, как он пьет их кровь по ночам, вытягиваяя её каплю за каплей и при этом приговаривая своим тенорком: "Христос терпел и нам велел" - это его любимая фраза на все случаи жизни. 

- Доброго вам вечера, доктор, - усталым и надрывающимся голосом сказала Гордова, - какое чудо, вы пришли, все будет хорошо, да, доктор? Да? - Я не мог смотреть ей в заплаканные глаза и ответил что-то невнятное, воспринятое ей, однако, прекрасно. По крайней мере, она отошла и присела на одиноко стоявший стул в другом конце комнаты. 

- Доброго вам вечера, - ответил я им всем, приближаясь к койке, на которой лежала больная, - на что жалуетесь? 

- Аня уже третий день, доктор, не встает с постели, говорить не может, слабенькая совсем, ничего не ест, доктор, горячая аж кипяток! - Поспешно начала перечислять мать, звать которую, к слову, Натальей. - Вот не знаю, как и лечить-то её, вроде бы все перепробовала, не хотела вас беспокоить, вы все же занятой человек, очень и очень занятой, я знаю, у вас больных-то много..

- Понятно, - оборвал я её на полуслове, пытаясь вернуться к теме своего визита, - что-то ещё?

- С..с..голова боли, доктор - едва-едва слышно произнесла бедняжка, - больно голове, очень-очень. 

- Аня, - как можно спокойнее сказал я, стараясь не расчувствоваться окончательно, - не утруждай себя, лежи и молчи. 

Я приступил к священнодействию - по крайней мере, так родители и братья девочки видели довольно-таки банальный осмотр. Постановка диазгноза не заняла у меня много времени - Аня Гордова была больна туберкулезом. Я сообщил эту печальнейшую новость отцу девочки, предварительно отведя его в другой конец комнатушки - мужчине моих лет, согбенному работой и жизненными трудностями, все руки которого были покрыты мозолями. Он воспринял это известие внешне спокойно, но я-то прекрасно понимал, чего это спокойствие ему стоит. Для меня, врача, бывшего свидетелем стольких сцен навроде этой, не осталось секретов в человеческой душе. Мне кажется, что я изучил вид Homo sapiens достаточно, чтобы видеть насквозь каждого его отдельного представителя. 

- И что же нам делать, Виктор Григорьевыч? - Сломленно и смиренно спросил отец моей пациентки. - Я же знаю, вы - хороший человек, много раз помогали нашему убогому брату-то.

- К сожалению, должен сказать Вам всю правду до конца. Лечить дома бессмысленно. Все слишком запущенно, болезнь приобретает углубленные формы. Только больница, Андрей Никитич, только больница, - потупил я глаза, не решаясь смотреть в его синие зрачки, - иначе девочку уже не спасти.

- Я, я.. понимаю, ваше превосходительство, наукам обучалися раньше, но, у нас нет денег, Виктор Григорьевич, вот просто нет. - Даже слишком спокойно произнес он, как будто смирился с чем-то ужасным. 

- Я это понимаю, но Вы меня тоже поймите, - жестом руки отстранил его руку, протягивающую тощий бумажник, - я не возьму денег с Вас, это было бы крайней жестокостью с моей стороны. Наоборот, - сам достаю бумажник и выниманию из него пятерку тысячных купюр с изображением Колчака, - возьмите, пожалуйста. Вам это действительно нужно, нужнее, чем мне. Здесь хватит на оплату двух месяцев больницы и, думаю, на квартплату тоже что-то да останется.

Надо было видеть лицо Андрея Никитича, с которым он брал эти деньги. Убежден, что никогда раньше такой суммы в этой комнате не было, и увидеть ее не рассчитывали. Следующие полчаса прошли просто великолепно: такого потока искренних комплиментов, клятв, торжественных обещаний и уверений в вечной дружбе я в жизни не получал. Я возвращался домой в отличном настроении, чувствуя, что совершил сегодня добрый и хороший поступок, за который мне не станет никогда стыдно. Я был настолько погружен в праздные раздумия, что не обращал внимания на необычайно большие толпы народа на каждом перекрестке и игнорировал звуки столкновений по улицам. Придя к себе и раздевшись, я лег спать и взял в руки свежую газету. Каково же было мое удивление, когда в ней я прочитал: "Президент ушел в отставку, исполняющим обязанности назначен генерал П.Врангель". Тогда я понял, что в истории началась новая эпоха, совсем-совсем новая эпоха. 

Сарро

25 декабря 1929 года - Хлебнув из граненого стакана воды, я подтащил к себе стопку бумаг и начал их разбирать. Погода за окном стояла прелестная: солнце светило ярко, по улицам временной столицы ходили довольные и веселые люди, празднующие Рождество - наш главный праздник в году; я мог видеть ухоженную набережную, по которой, как в в прошлое время, фланировали праздные молодые люди, ища легких романов. Тяжко вздохнув, я зашторил окно и сконцентрировал все внимание на своей любимой бумажной работе. После годов войны она для меня как отдых от лившихся без конца и без начала потоков крови, окопной грязи, безумия, царившего кругом, и, главное - позора нашего поражения. Также, когда я работаю, я не могу думать о Мари и Жози, что делает мою душу спокойнее и чище, хоть на время. Но работать в день праздника у меня не выходит совсем - убрав от себя документы, я снова осматриваю кабинет, где сижу уже целых десять лет. 

Крепкий стол, за которым я вершу судьбу арабских просителей и жалобщиков, а на нем стоит батарея карандашей и ручек, одну из которых мне подарил сам Маршал. Она оформлена под триколор, у неё стальное перо (а не черный грифель, как то обычно бывает) и на ней высечена цитата его: "Все - для Франции". Эта ручка, принятая из рук его адьютанта, стала для меня символом. Я её постоянно ношу с собой в кармане пиджака - не знаю, зачем, но ношу. Белые стены украшены французской символикой - флаг, пара плакатов как на арабском, так и на нашем языках, и, разумеется, большой парадный портрет Густава Эрве прямо за моим седалищем. Спокойный и целеустремленный взгляд Президента проникал в самую душу просителя, оказывая на того необычайное, прямо-таки магическое воздействие. Он укрощал самых бешеных арабов, склонял сдать позици неприклонных из министерства национальностей... Да, воистину, наш Вождь - великий человек, раз даже его копия обладает такой нечеловеческой силой. Перед моим столом стоит просительский стул, на который садятся все мои поситетели на протяжении дня. В углу, исключительно для важнейших гостей, предусмотрен диван довоенный, а за ним спрятан бар с бутылкой старого винца, которое, впрочем, уже сегодня покинет сей кабинет и отправится ко мне домой. Довольным взглядом хозяина я прошелся по каждой мелочи, по каждому уголку, любовно рассматривая свое жилище. Здесь мой настоящим дом. Кажется, я нашел свое призвание - я был, есть и буду отличным винтиком в государственном механизме, послушным и праведным исполнителем, верным и добрым французом. 

Внезапно раздался стук в дверь. За время, проведенное в этом доме, этом кабинете и на этой должности я научился различать характер стуков. Каждый из них обладает собственной уникальностью, которую, впрочем, быстро учишься безошибочно определять. С размаха, как будто стремясь выбить твою дверь и отбросить её в тебя же, входят разгневанные начальники и бесноватые из МинНаца, с порога начиная орать и поносить тебя на всем, на чем свет стоял. Спокойно и размеренно стучат коллеги, пришедшие или взять у тебя справку R-9786 или снять копию с документа NTY-8754, или, что бывает достаточно редко, поболтать "за жизнь" и поздравить с каким-то чрезвычайно важным праздником. Это случается крайне редко, зато приносят большое удовольствие. Без стука, но со слышимым даже извне топотом, влетает Людовик де Мажери, этот заносчивый и потерявший связь с реальностью адъютант губернатора Де Голля, отдавая  на ходу безусловно срочные и важные указания, требуя их исполнения за часы дневного времени. С чувством собственного достоинства, сохраняя хотя бы подобие приличия на лице, открываю вашу дверь просители-французы, чувствующие себя здесь как дома. С ними можно поговорить о жизни, о политике, обсудить повышение цен на фрукты на ближайшем базаре, предложить закурить, а только потом перейти к сути их просьбы, которая обычно сводится к доносу на соседа не-француза или просьбой ускорить ремонт дома. Наконец, робко, едва осмеливаясь привлечь к себе внимание "белого человека", дверь слегка приоткрывают арабы, наученные горьким опытом визитов в Министерство Национальностей, и, чаще всего на скверном французском, просят у вас разрешения войти. Они не склонны поддерживать отвлеченных бесед, стараясь как можно скорее покончить со своим делом и уйти. Однако ко мне обычно допускают только лояльных - эти могут даже посмеяться вместе с тобой над удачным каламбуром и угоститься сигареткой за победу Франции над всеми её врагами. Так что, должен признаться, я был удивлен, услышав легонький, робкий и застенчивый стук.

- Войдите! - На арабском (благо я уверен, что это - араб) приглашаю своего гостя перейти заветный порог. - Не занято! 

Ко мне вошла молодая девушка из местных; насколько я мог понять, не из бедной семьи: на ней было белое льняное платье, а в изящной, едва загорелой ручке она держала дорогой ныне зонтик, наверное, из Испании. Теперь, когда там вернулась истинная власть, наши контакты вышли на новый уровень: я все чаще вижу испанские товары на местном рынке, мимо которого практически каждый день хожу с работы или на неё. Для обывателя, это очень хорошо, но не для несчастных из МинИнДел, обреченных потонуть в тонне бумажек, образовавшейся там по вопросу Балеарских островов. Я, пользуясь временем, которое потребовалось ей дабы подойти к моему столу, смог лучше разглядеть посетительницу: на вид ей было 23-28, её нежные руки вряд ли когда-то держали что-то тяжелее зеркала, а красивые и глубокие черные глаза смотрели на мир широко и весело. И только нервно сжатый в попытке казаться как можно более послушной и лояльной рот портил то хорошее впечатление, что сложилось у меня от новой просительницы. Она стала прямо перед отведенным для гостей стулом, очевидно, ожидая разрешения сесть. 

- Прошу вас, мадмуазель, садитесь, - сухим и деловым тоном предлагаю я ей, - и говорите, что вас привело ко мне.

- Я - Саида Делакруа, - нежным и тихим голосом отвечала она, следуя моему приглашению, - и я пришла к вам с просьбой.

- Говорите, - сказал я, расположившись как можно более удобно в своем "троне" и приготовившись к долгому рассказу, - только, пожалуйста, быстрее. У меня очень много работы.

- Поняла, уважаемый месье Сарро, я буду как можно более кратка. Понимаете, я из богатой полукровной семьи, и у нас есть страхи, мсье. Мы были очень взволнованны, когда узнали о проекте нового первого закона нашей Республики. Мы даже не знаем, что думать. Во "Французском Действии" пишут о заговоре врагов и коммунистов, что этот закон есть первый шаг на пути нашего порабощения Тем Берегом, - тихо прошептала она, опасаясь, очевидно, что рядом окажется кто-то идейно близкий Моррасу, - что в Париже был написан этот закон и ему только выгоден. В то же время либералы говорят, что это - наш единственный шанс сохранить страну и одержать победу над внутренними распрями. Некоторые имамы призываю прихожан идти протестовать, пугая их преследованиями по национальному признаку и созданием карательного органа в составе министерства национальностей, призванного обеспечить вечное французское господство здесь, в Алжире. Другие же местные надеятся вслед за либералами на восстановление прав и возможность принимать участие в управлении государством... А вот вчера на базаре пара солдат убила туарега. Он говорил  что-то там о джихаде, воле Аллаха и скорой мести "французским скотам" за все. И что нам делать, месье? Во что нам верить, скажите! Я - из полукровочной семьи, меня могут... - она явно не решалась произнести слово "убить", - мне могут повредить что сторонники "Действия", что арабы-исламисты. Семья боится, мать хочет переехать на Мальту...

Она только начала говорить, а мне все стало ясно. Да, действительно, наш Маршал готовит новый проект Конституции, однако, в подробности посвящен только круг Избранных. Ни я, ни  один из моих знакомых, хотя среди них есть очень влиятельные и уважаемые французы, не был допущен к работе. Правительство сделало все, чтобы обеспечить максимальную таинственность, покрыть свои планы тайной настолько, насколько это возможно. Ему это удалось: до сих пор никто из "лишних" не может сказать ничего конкретного и правдивого, зато слухи! слухам полнится весь Алжир. Кто-то говорит о "закручивании гаек", кто-то - о "недопустимой либерализации", кто-то считает, что все сообщения в газетах - ложь, и на самом деле ничего не делается, четвертые были уверены в необязательности каких-либо изменений в плане национальной политики вообще. Моррас, выступая на митинге, требовал от Дарлана дать окончательный отчет: что же происходит за стенами Дворца, куда Маршал старательно упрятал группу экспертов? Пара-тройка имамов открыто призывает к неповиновению, угрожая своей пастве всеми мыслимыми в нашем мире карами. Сам не зная, чему верить, я предпочел смиренно плыть по течению событий - в конце концов, меня это вряд ли затронет. Меня, Франсуа Луи Леона де Сарро, ветерана Великой войны, одного из членов "Батальона смерти", лично отмеченного Маршалом, вся эта возня МинНаца, де Голля, правительства  и жандармов не касается никак. Я выше этого.

Однако вот сейчас, прямо передо мной, сидела обеспокоенная, не находящая места своим рукам и ногам, молодая девушка, отчаянно нуждающаяся в успокоении. Я решил его предоставить, хоть и сомневался в правильности этого поступка, высказав свою осторожную догадку, которая родилась у нас с Фаридой аль Халидой за бутылочкой газированной воды вчера ночью: 

- Не думаю, что Вам, мадемуазель, есть о чем беспокоиться. Да, Маршал поручил верным, опытным и знающим людям составить проект новой Конституции, призванный улучшить порядок государственного управления и навеки утвердить стабильность Четвертой Республики. Однако, мне кажется, что его мудрость, - я поднял указательный палец вверх, как бы акцентируя на этом внимание собеседницы, - убережет авторов от принятия необдуманных, поспешных, нецелесообразных и опасных решений. Всем слоям населения очевидно, что в условиях всемирной нестабильности и экономического кризиса, Нация должна сплотиться под триколором и простоять бурю, посланную нам Богом. 

- Я Вас прошу не цитировать первую полосу "Правительственной газеты", - огрызнулась было просительница, но быстро смутилась и перешла на куда более спокойный тон, - простите, я стала нервной в последнее время.. Но мне правда хотелось бы услышить от Вас, месье Сарро, что-то более конкретное, более точное и четкое. Признаюсь: я послана к вам отцом, он уже намеревается бежать отсюда... только долг истого француза.. Вы меня поняли, не правда ли? - Теперь уже с мольбой смотрела она на меня своими действительно прекрасными глазами, на которые уже начали проступать слезы. О, как я ненавижу женские слезы! Они напоминают мне о страшных, полных ужаса, отчаяния и боли днях, которые я стараюсь забыть.. Но которые постоянно настигают меня, куда бы я от них не бежал: в объятия ли Фариды, в кабак ли, на работу ли, на демонстрацию ли. - Просто скажите мне, что они там готовят, и я уйду! Я не останусь в долгу! У нас есть деньги, деньги-то есть, поверьте, - затараторила она на плохом французском, - лучше отдать их вам, чем... вот им всем вот. Мы заплатим..

- Мне ничего от вас не надо, - уставшим голосом отвечаю ей. Это уже тысячное предложение такого характера, которое я слышу за свою карьеру чиновника на службе Сражающейся Франции. Не буду спорить, я не свят, порой я соглашался: зарплату нередко задерживают, а вот цены на рыночке растут с каждой неделей; воленс-неволенс будешь вертеться, если хочешь жить. Но вот конкретно сейчас я не хочу ничего брать от нее, это было бы слишком... просто?

- Скажите же тогда, пожалуйста! "Да" - все хорошо, "нет" - все будет очень плохо! Скажите! - С мольбой протянула она руки ко мне. 

Не успел я ответить, как дверь распахнулась настежь и в неё влетел Мажери - не к вечеру будь упомянут! Но, если подумать, я был ему благодарен - он избавил меня от необходимости лгать просительнице, которая требовала конкретного ответа на вопрос, ответа на который я не мог бы знать, даже если б захотел. Он выглядел чертовски довольным, что случалось с ним крайне редко за последнее время, подтянутым и, как всегда, вылизанным до блеска: вся его форма сияла, металлические элементы мундира, навроде пуговиц, на солце можно было бы, наверно, использовать как маленькие лупы. Он посмотрел на меня свои единственным глазом (второй ему выбили во время эвакуации из Марселя, когда он последним покинул землю Франции) и грозно топнул ногой. Я встал и отдал честь столь заслуженному военному, приближенному самого Шарля и его правой руке.

- Франсуа, срочно! - Оставаясь самим собой, быстро выпалил он. - Отнеси вот этот пакет в Министерство Национальностей. И быстро! понял! да! - Даже непривычно быстро говорил он. 

Понимая, что в данной ситуации какие-либо расспросы будут совершенно неуместны и вызовут только негативную реакцию, я, предварительно взяв пакет и попрощавшись с Саидой, полетел в суровое здание МинНаца. Как-то случайно пришло осознание, что, вот сейчас, возможно, я несу Тот Самый Проект.. На минуту появилось дьявольское искушение, которое, однако, было преодолено быстро. Мысленно одернув самого себя, я продолжал свой путь. Дальнейший рассказ, пожалуй, можно уместить в пару фраз: я пришел по месту назначения, отдал кому нужно пакет и пошел домой, где провел отличную ночь в компании отличной девушки и превосходного вина. 

История персонажей

История Мыльникова 

Становление Новой России 

4 февраля 1930 - Вернувшись от приятеля только поздно вечером и обнаружив записку от Дарьи, где та сообщала о необходимости отлучиться к подруге по личной надобности, я сел у камина и погрузился в невеселые рассуждения. Вот уже второй месяц, как Россией управляет Петр Николаевич Врангель и правительство, составленное из экс-черносотенцев и октябристов. Чего стоит хотя бы этот Шульгин с его нахальными усиками и требованиями к независимой Украине о реституции, хоть и высказанные только в кругу близких друзей! От его физии, напечатанной в "Славной России" рядом с генералом, меня аж затошнило, и я не смог продолжить чтение. В то же время, стоит отдать должное Врангелю: порядка на улицах Москвы стало гораздо больше. Куда-то разом пропали недобитые большевистские агитаторы и бандиты с Хитровки - я давно не слышал ни о тех, ни о других, а "Искру" видел только в ноябре прошлого года. Внутренний голос подсказывал, что я ошибаюсь, что все будет не так хорошо и просто, но я упорно верю в лучшее. 

Читая "Братьев Карамазовых", я снова наткнулся на "Инквизитора". И снова я перечитал повесть из буквы в буквы, тихо повторяя про себя монолог Великого Инквизитора о человеческой свободе. Каким же он был гением и как точно передал суть социалистических учений в сравнительно небольшом отдельном произведении! Кажется, я понимаю, почему внезапно увеличился тираж этой книги по России, но, даже если так, то - в добрый час!

О, вот и звонок в дверь. Открыл: там стоял мальчишка лет 9ти. Ромка-газетчик, как его зовут на нашей улице, а своего настоящего имени он никому не рассказывает. Хотя, мне кажется, что он сам его давно забыл, сроднившись с прозвищем. Ромка знал, что я всегда покупаю одну и ту же газету за одну и ту же сумму, а торги со мной просто бесполезны. Если меня жизнь чему-то и учит, то только тому, что, торгуясь, ты унижаешь и себя, и собеседника. Быстро поздоровавшись, он протянул мне "Свободную Россию", а потом сказал то, чего я точно не ожидал услышать:

- Дядя, это все. Больше "Свободной" не будет, кажись. - Как-то спокойно и абсолютно расковано заявил Ромка-газетчик. - Прикрылась конторка. 

- Что-что, прости? - Я не мог поверить собственным ушам. Как? как такое возможно-то? На 13-м году революции! 

- Да, дядя. Мне так и сказал Григорьев, чтобы, значится, я больше не приходил за "Свободной". С порога прям развернул, дядь! Чуть ли оплеуху не получил, но, все равно, достал для Вас хоть этот выпуск. - Явно бахвалился, явно хотел получить с меня побольше. 

Машинально сынув ему в черную маленькую ладонь пятак, я спросил:

- Ты хоть догадался спросить, почему? 

- Да я пробовал, дядь, все равно. Он не захотел и говорить со мной. С порога обругал, обозвал последними словами и вышвырнул! Вы как, это, что-то вам еще приносить?

- Эх... Раз "Свободную Россию"... раз "Свободная Россия" больше не издается, то, хоть, давай, - давясь от внутренней злости произносил я, - "Славную" приноси. Та же цена, идет?

- Идет, дядь! Идее! - Доносилось уже с площадки: так быстро он убегал, унося свой заслуженный оклад. 

Сжимая в руках выпуск, судя по всему, действительно последний, я вернулся к камину и начал читать. На первый же странице вижу: 

ТРЕБУЕМ ОТВЕТОВ ОТ ПРЕЗИДЕНТА: ДИКТАТУРА НЕ ПРОЙДЕТ!

А ниже:

"Свободная Россия призывает к забастовке!" 

Вопрос, почему же СР прикрыли, был закрыт. С болью в сердце я открываю любимое издание и принялся читать страницы, явно напечатанный в спешке. Что я уяснил из первой колонки: во-первых, Врангель собрался установить личную диктатуру, облеченную, правда, в рясы законности и демократичности, во-вторых, ему в этом помогают "прошлые" навроде Шульгина и компании, в-третьих, гонения на ВКП (Б) лишь начало действительно грандиозной чистки, которая грозит затронуть всех несогласных с мнением президента, наконец, в-четвертых, я понял, что режим будет и в дальнейшем "закручивать гайки". В былое время я бы посмеялся такой "чепухе" и сжег бы неугодную газету. Буквально с утра я бы не отнесся к этому серьезно: но после реального закрытия "Свободной" мне стало как-то не по себе. Сам-то я никогда не состоял в партиях, не участвовал в Гражданской войне ни на чьей стороне, никогда не делал публичных заявлений.. А, к черту! Будет что будет, а завтра - новый день в университете. Студенты загрызут, если придешь не подготовленный. Поэтому я бросаю дневник и иду перечитывать свои статьи по хирургии - пригодится. 

”

Выдержка из "Славной России" 24 февраля 1930 Наши доблестные войска под командованием Якова Слащева-Тульского разбили остаток большевистских банд в Приморье. Лидер красных бандитов М. Тухачевский казнен в Архангельске при большом скоплении народа, благодарного своим избавителям от урода, мучившего их на протяжении десятилетий. Большевистское подполье разгромлено по всей России, с чем редакция "Славной России" спешит поздравить каждого гражданина, держащего в руках этот выпуск! С победой! Россия спасена - теперь уж точно и навсегда! Следующий день объявлен правительством выходным, дабы все граждане смогли отпраздновать наше избавление. Господин Президент выступил с обращением к нации по радио, в котором особенно подчеркнул важность этой победы в условиях крайней политической нестабильности мира и нарастания симпатий к коммунистическим идеям по всему миру. "Когда в Германской Империи проходят теракты радикальных коммунистов, в Англии укрепились позиции "трудовой партии", на Ближнем востоке усилились выступления коренных народов против османского владычества , Россия покончила, наконец, со своими внутренними врагами. Мы стоим назло всем злым ветрам, окутавшим было Россию - и стоим сильнее, чем когда-либо. Мы отказались от "красной утопии" и от иллюзий, что в наше время демократия может работать, как запланировано. Я пришел к власти в тяжелый для Родины час, и не оставлю поста, пока буря не минует. Благодарю весь наш народ за поддержку!" - стоит ли говорить, что после такого обращения ни одно русское сердце не могло остаться безучастным? Сейчас по всей России проходят демонстрации, на которых люди выражают свою бесконечную признательность П.Н. Врангелю и остальным нашим министрам - спасителям России! К международным новостям - сегодня в редакцию поступило известие, что наш президент намерен встретиться с послом Франции для обсуждения подробностей грядущего договора между Москвой и Парижем. Все подробности хранятся в большом секрете, но редакция выражает надежду, что переговоры пройдут удачно и послужат новым началом в истории отношений Франции и России - стран, издавна союзных друг другу.

“

2 марта - Проводив до двери последнего пациента, я отправился в столовую, где Дарья Афанасьевна уже ожидала меня. Дарья - добрейшей души женщина, в полной мере одаренная тем, что принято звать "житейской мудростью". В свои сорок два она сохраняет свежесть и простую, естественную русскую красоту: её русые волосы, соединенные в мощную косу, доходили до лопаток, в ее зеленых глазах отображалась, казалось, ее чистая и невинная душа, а работящие руки вызывали у меня подлинное восхищение. На мой взгляд, самой приятной взору ее чертой был прямой и длинный нос, немедленно возбуждавший в каждом его видящем желание его погладить. Без нее вся моя квартира немедленно утонет в мусоре, ненароком мной оставленным в коридоре, немытой посуде и нечищенной одежде. Каюсь, читатель: чаще всего я элементарно забываю убраться за собой - это приходится делать многоуважаемой Дарье Афанасьевне. За это я неплохо плачу ей и, безусловно, бесплатно оказываю медицинскую помощь ее многочисленным родственникам, живущим по всему стольному граду. Никогда бы даже не подумал, что у одной, немолодой и неженатой, может быть такая огромная семья. Но, право, это меньшее, чем я обязан ей за поддержание порядка в моем холостяцком доме. Все таки без хозяйственной женской руки дом буквально на глазах разваливается, а жить на руинах мне не хочется - насмотрелся на то, как это бывает, сразу после битвы за Москву.

- Очаровательная погода, - сказал я, переступая порог комнаты, с невыносимым сарказмом, - в такую погоду собраться бы в Замоскворечье и погулять, правда?

- Да уж, барин,- недовольно пробурчала Дарья, - вы все шутки свои шутите, никак не прекратите, а ведь такое случается с людьми сейчас, что даже улыбки-то за денек не будет! Господь нас прости! 

Я мгновенно стал серьезным. Обычно Дарья Афанасьевна с охотой поддерживает шутливые разговоры: исключения можно было пересчитать по пальцам и они всегда приводили к чему-то плохому. Начиная собираться с силами, я спросил:

- Что случилось, Дарья Афанасьевна? 

- Да вы, барин, садитесь уже, - нетерпеливо отвечала она, ставя на стол тарелку с картошкой, - остыла почти. Слишком уж много времени вы на этих мужланов уделяете, право. Они же ничего не стоят! 

- Дарья Афанасьевна, они - люди. Только поэтому они уже заслуживают моей помощи, как врача и медицинского специалиста. Кроме того, чтобы ты не говорила, а деньги они платят: мы не останемся с тобой без гроша за душой под мостом. Лучше скажи, что с тобой не так?

- Да, Виктор Григорич, знаете, я же вам говорила о моем двоюродном брате Носовском и его семье? Ну, - видя, что я ничего не понимая, она начала говорить быстрее, стремясь успеть выговориться, пока я не запретил, - тот, что живет у фабрики Леновых? У него еще жена и три парнишки-близница? 

- Аааа, - легонько стукнув себя по лбу, я подвинул к себе тарелку с картошкой, взял в руки вилку и приготовился есть и слушать рассказ Ржевой, - вспомнил. Я же ходил к ним, личить младшенького, Лешеньку. А что с ними? Ничего, надеюсь, страшного с детишками или их папой не случилось?

- Случилось, барин. Папенька их головой стукнулся, да на всю голову, придурочным стал, Бог прости! - Повысив голос, Дарья отвернулась и открыла буфет. Доставая из него пару конфет и чайную заварку, она продолжала. - Слышали, что наш Праивтель-то учудил? Собирает, значит, русских людей в Туркестаны вести, Господь его прости! Татарве-то на растерзание! И зачем-то! Обещает каждому землицу дать, - при слове "земля" ее зеленые глаза невольно загорелись. Крестьянское прошлое, что поделать. Можно увезти девушку из села, но не село из нее, - да дом в придачу, да забесплатно! Где такое видано-то? Слыхано али? Вот, Виктор Григорич, вы ученый человек, вы университеты заканчивали, да и покойный батюшка-то Ваш сам обучал вас уму-разуму: скажите, не права я? - Она окончательно завелась: даже в своих страшных снах я не мог представить себе, что Дарья Афанасьевна может так злиться. Казалось, что она хочет кого-то задушить - а если не задушить, то ударить уж точно. Поэтому я не протестовал, когда она, съев две конфеты, полезла за двумя другими - под горячую руку попадать не хочется совсем. Проглотив кусок недосоленной картошки, я перебил ее:

- Дарья Афанасьевна, уважаемая вы моя, я ничего не понял. Успокойтесь и объяснитесь лучше. 

- Да барин! - Отмахнулась она, одновременно отправляя в рот еще одну карамельку, - братец-то мой больной стал! Да не здоровьем, что вы можете исправить, а душой! Ему как соседи показали плакатец этот, ну, который еще в недавней "Славной" печатали, про переезды в Туркестаны, так он аж загорелся! С зарплат откладывал, теперь вот, уезжает! 

- Может, ты попробуешь с ним поговорить?

- Пробовала! Уперся, как баран! "Уеду, уеду! Мне тут делать и терять неча, там хоть человек стану!" - передразнивая своего кузена, явно издевательски говорила она. Виктор Григорьевич, пропащий он человек, и упертый ко всему! Ему как мысля в голову придет, так он не отойдет же, пока не обожжется. Всегда! Он так с красными игрался одно время: когда те тут бегали с флагами да орали, он с ними бегал и орал! потом и на войну ходил - мозгов не нажил, только жену-то и нашел, такую же как он, больную! на фабрику устроился, работал, все, казалось, было - так нет, пошел же против Правителя-то нашего, дай ему Бог здоровьеца в печенку! конечно, уволен. Да он спивался, барин! Прям вот как животное пил - все пропил, мозги последние утопил в винище этом проклятом! Да как ему показали плакатик да статейку зачли - все, прям изменился!

- Так, Дарья, Афанасьевна, может, и к лучшему? Сами подумайте: человек без жены, без работы, спивается, как Вы говорите, а здесь ему дают возможность начать с чистого листа. Разве так плохо? Здесь его уже никто и никуда не возьмет из-за той истории с забастовкой, а там - новые люди, новое место, новое занятие, все - новое. Все - в новинку. Все - влечет и интересуют. Разве это хуже бутылки? - Аккуратно подбирая слова, я ей возразил. Хотя я не большой любитель Врангеля, все же эта инициатива неплоха, как по мне, читатель. Дать безземельным и безработным второй шанс и одновременно улучшить экономические показатели - отличная идея. Если бы ему всегда приходили бы в голову такие мысли, я бы его даже уважать начал. 

- Ну, барин, - явно смущенная моим ответом, бормотала Дарья, - не знаю. Где же такое видано, чтобы дома раздавать задаром? Да землю-то? Ну не может здесь ни быть подлости, согласитесь! Вы что, хуже меня Россию-то знаете? 

- Надо верить в лучшее, Даша. Верить - и ждать. Ты же, надеюсь, не окончательно рассорилась со своим братом? 

- Да нет, мы даже обнялись...

- Ну, вот, - уже доедая свою порцию, заканчивал я наш диалог, - писать ему будешь, он тебе отвечать будет. Все к лучшему, Дарья Афанасьевна! Все - к лучшему! Спасибо, кстати, за ужин, сегодня вы почти что досолили картошку! - Встав из-за стола, подшутил я, и направился в коридор. Завтра меня ждут новые больные и свои старые студенты, желающие подтянуть знания в области хирургии.